лконскую (урожденную Раевскую). Посвященная ей часть поэмы основана на 
подлинных мемуарах и построена в виде живого рассказа внукам. История светской 
красавицы, воспетой Пушкиным, к которой он был неравнодушен. Раннее замужество 
и 
короткая счастливая жизнь до ареста и осуждения Сергея Волконского вместе с 
другими заговорщиками. Далее - уже знакомые мытарства, расставание с близкими и 

родными, последнее свидание с Пушкиным в Москве, где он передал ей свое 
"Послание декабристам" ("Во глубине сибирских руд..."), зимний сибирский тракт, 

долгий путь, полный невзгод и унижений. Но всюду и до самого конца опорой ей 
служил несгибаемый дух и вера в русский народ:
Помедлим немного. Хочу я сказать
Спасибо вам, русские люди!
В дороге, в изгнанье, где я ни была
411
^РУССКИЕ ЖЕНЩИНЫ"

Все трудное каторги время,
Народ! я бодрее с тобою несла
Мое непосильное бремя.
Пусть много скорбей тебе пало на часть,
Ты делишь чужие печали,
И где мои слезы готовы упасть,
Твои там давно уж упали!..
Ты любишь несчастного, русский народ!
Страдания нас породнили...
    И вот наконец она у цели. Самовольный спуск в шахту, встреча с узниками, 
закованными в кандалы. Последним, кого она увидела, был муж - Сергей:
И вот он увидел, увидел меня!
И руки простер ко мне: "Маша!" <...>
И я подбежала... И душу мою
Наполнило чувство святое.
Я только теперь, в руднике роковом,
Услышав ужасные звуки,
Увидев оковы на муже моем,
Вполне поняла его муки.
Он много страдал, и умел он страдать!..
Невольно пред ним я склонила
Колени - и, прежде чем мужа обнять,
Оковы к губам приложила...
    Эта сцена неоднократно воспроизводилась в многочисленных иллюстрациях, 
постановках и экранизациях. Она превратилась в своеобразный символ 
самоотверженности и чистоты Русской женщины. Такой же символ - вся поэма 
Некрасова.
    
Лев ТОЛСТОЙ
"ВОЙНА И МИР"

Л.Н Толстой
    Однажды, вынужденно коротая время в томительном ожи| даний начала какого-то 

скучного мероприятия, я задал себ^ вопрос: "Случись оказаться на необитаемом 
острове с правом выбора одной-единственной книги - какая бы была предпоч) 
тительней?" Вывод после недолгих раздумий был однознач) ным: "Наверное, 
все-таки 
"Война и мир"!" Почему так? Веді есть множество книг не менее достойных. 
Ответить на такой| казалось бы, простой вопрос совсем непросто.             1
    Обычно, говоря о Толстом, употребляют выражение -| "глыба". А в отношении 
его самого грандиозного романа то ж| можно сказать и подавно. Но не в этом ведь 

критерий! Заче" скажем, "глыбу" тащить на воображаемый необитаемый осі ров? "В 
поисках утраченного времени" Марселя Пруста - рс ман куда более обширный, чем 
творение Толстого, но ком? придет в голову брать его с собой, чтобы скрасить 
уединение.
.ВОЙНА И МИР^	413
Думается, тайна "Войны и мира" кроется совсем в другом:
в ней при желании можно найти ответ на любой вопрос. Роман вобрал в себя все - 
величественную эпичность и тончайший лиризм, глубокие философские размышления о 

судьбах мира, истории, человека и неувядающие образы, выписанные столь 
мастерски, что кажутся живыми людьми. Об эпопее Толстого мало сказать - 
энциклопедия русской жизни. Нравственный кодекс - вот более подходящее 
определение! Ни одно новое поколение не устанет учиться высоким жизненным 
идеалам у Андрея Болконского и Наташи Ростовой, а беззаветному патриотизму - у 
большинства героев романа и его автора.
    И еще одна особенность есть у этого шедевра русской и мировой классики - 
мировоззрение. Настоящее утверждается здесь через анализ событий Прошлого. Быть 

может, в том и состоит неразгаданный секрет романа: концентрированную энергию 
истории он сумел спроецировать в Будущее. Безусловно, тайна неисчерпаемой мощи 
творчества Толстого и в том, что он сумел воплотить в каждом своем произведении 

и мучительные философские искания. А они в первую очередь были сосредоточены на 

внутреннем мире человека, поиске исходных нравственных начал. Но религиозно-
философское учение Толстого не может быть расценено как чистый панморализм или 
персонализм (тем более субъективно-идеалистического толка) - его религиозно-
этическое кредо формировалось не в отрыве от онтологических проблем, а на 
контрастной основе: как противопоставление бесконечной Вселенной, но таким 
образом, что в конечном счете она оказывалас