с ним, а от этой встречи-к его "журналу" (то есть дневнику).
    Как всегда возникает вопрос о соотношении личности автора и личности 
главного героя. Так же как и А. С. Пушкин, Лермонтов категорически отрицает:
"Что намарал я свой портрет, Как Байрон, гордости поэт, Как будто нам уж 
невозможно Писать поэмы о другом, Как только о себе самом".
    Но все-таки хотелось бы напомнить о некоторых особых чертах характера юного 

Михаила Юрьевича, чтобы глубже оттенить его характеристику Печорина. Один из 
друзей Лермонтова князь Васильчиков говорил о нем: "В Лермонтове было два 
человека: один добродушный для небольшого кружка ближайших друзей, ...другой 
заносчивый и задорный для всех прочих его знакомых".
"Таить от всех свои желанья Привык уж я с давнишних дней", -
говорит о себе юноша-поэт. А в одном из его писем к Лопухиной мы встречаем 
характерное и ценное признание: "Назвать ли всех, у кого я бываю? Назову себя, 
потому что у этой особы
392	100 ВЕЛИКИХ КН]
я бываю с наибольшим удовольствием... Навещал родных, ...н< под конец нашел, 
что 
самый лучший мне родственник это ^ сам".
    Так что, несмотря на не совсем обычный образ М.Ю. Лермонтова в глазах 
окружавших его людей, неординарность его была все-таки другой, нежели Печорина. 

Лермонтова манили люди с демоническими характерами, поднимающиеся над обычным 
уровнем жалкой посредственности, люди цельные, не способные только наполовину 
отдаваться овладевшему ими чувству или охватившей их идеи. А теперь нет 
большего 
наслаждения, чем прямо окунуться в волшебную прозу "Героя...":
    Вечером многочисленное общество отправилось пешком провалу.
    По мнению здешних ученых, этот провал не что иное, как' угасший кратер; он 
находится на отлогости Машука, в версте от города. К нему ведет узкая тропинка 
между кустарников и скал; взбираясь на гору, я подал руку княжне, и она ее не 
покидала в продолжение целой прогулки.
    Разговор начался злословием: я стал перебирать присутствующих и 
отсутствующих наших знакомых, сначала выказывал смешные, а после дурные их 
стороны. Желчь моя взволновалась; я начал шутя - и кончил искренней злостью. 
Сперва это ее забавляло, а потом испугало.
    - Вы опасный человек, - сказала она мне, - я бы лучше желала попасться в 
лесу под нож убийцы, чем на ваш язычок... Я вас прошу не шутя: когда вам 
вздумается обо мне говорить дурно, возьмите лучше нож и зарежьте меня, - я 
думаю, это вам не будет очень трудно.
    - Разве я похож на убийцу?..
    - Вы хуже...
Я задумался на минуту и потом сказал, приняв глубоко тронутый вид:
    - Да! Такова моя участь с самого детства. Все читали на моем лице признаки 
дурных свойств, которых не было; но их предполагали - и они родились. Я был 
скромен - меня обвиняли в лукавстве: я стал скрытен. Я глубоко чувствовал добро 

и зло; никто не ласкал, все оскорбляли: я стал злопамятен; я был угрюм, - 
другие 
дети веселы и болтливы; я чувствовал себя выше их, - меня ставили ниже. Я 
сделался завистлив. Я был готов любить весь мир, - меня никто не
393
"ГЕРОЙ НАШЕГО ВРЕМЕНИ"

понял: и я выучился ненавидеть. Моя бесцветная молодость протекла в борьбе с 
собой и светом; лучшие мои чувства, боясь насмешки, я хоронил в глубине сердца; 

они там и умерли. Я говорил правду - мне не верили: я начал обманывать; узнав 
хорошо свет и пружины общества, я стал искусен в науке жизни и видел, как 
другие 
без искусства, пользуясь даром теми выгодами, которых я так неутомимо добивался.
 
И тогда в груди моей родилось отчаянье, - не то отчаянье, которое лечат дулом 
пистолета, но холодное, бессильное отчаянье, прикрытое любезностью и 
добродушной 
улыбкой. Я сделался нравственным калекой: одна половина души моей не 
существовала, она высохла, испарилась, умерла, я отрезал ее и бросил, - тогда 
как другая шевелилась и жила к услугам каждого, и этого никто не заметил, 
потому 
что никто не знал о существовании погибшей ее половины; но вы теперь во мне 
разбудили воспоминание о ней - и я вам прочел ее эпитафию. Многим все вообще 
эпитафии кажутся смешными, но мне нет, особенно когда вспомню о том, что под 
ними покоится. Впрочем, я не прошу вас ра