ализм высокой пробы нередко просматривается романтизм или натурализм, 
а 
спокойное и величавое течение авторской мысли постоянно скатывается к детективу.
 
Гюго посвящает целые разделы (именуемые книгами) своего грандиозного творения 
батальным сценам, в частности, битве при Ватерлоо, описанию баррикадных боев в 
Париже и даже истории городской канализации, где блуждают герои романа после 
разгрома восстания.
    Считается, что Гюго затратил на создание "Отверженных" более тридцати лет 
своей творческой жизни, хотя писался роман с перерывами - иногда запойно, так 
сказать, и безостановочно, иногда же с затяжными паузами. Несколько раз 
переделывалось и переписывалось программное предисловие, которому писатель 
придавал принципиальное значение. В результате получился всего лишь один абзац 
лапидарного текста, в котором сформулировано философское кредо французского 
классика:
    До тех пор, пока силою законов и нравов будет существовать социальное 
проклятие, которое среди расцвета цивилизации искусственно создает ад и 
отягчает 
судьбу, зависящую от бога, роковым предопределением человеческим; до тех пор, 
пока не будут разрешены три основные проблемы нашего века - принижение мужчины 
вследствие принадлежности его к классу пролетариата, падение женщины вследствие 

голода, увядание ребенка вследствие мрака невежества; до тех пор, пока в 
некоторых слоях общества будет существовать социальное удушие; иными словами и 
с 
точки зрения еще более широкой - до тех пор, пока будут царить на земле нужда и 

невежество, книги, подобные этой, окажутся, быть может, не бесполезными.
    Более того, Гюго вообще наивно полагал, что книги, подобные "Отверженным", 
способны переустроить общество. Социальное зло и неравенство он считал 
причинами 
всех людских бед. Исправить положение можно путем улучшения нравственности. А 
для этого следует прислушаться и взять на вооружение то, к чему всегда 
призывали 
все великие пророки,
326	
мыслители, писатели. Еще короче: будь таким, как Жан Валь-жан, и общество 
быстро 
избавится от поразивших его язв и пороков.
    Действительно, главный герой романа (у которого, кстати, ^ был прототип) с 
самого начала задумывался и писался не только как некоторая реальная личность, 
окунувшаяся в водоворот реальных исторических событий, но и как нравственный 
образец - носитель "безграничного человеколюбия". Надо отдать должное таланту 
мастера - писателю удалось и то и другое. Не удалось только решить поставленную 

сверхзадачу - устранить несправедливость и неравенство, как и встарь 
раздиравшие 
и по-прежнему раздирающие общество. Безусловно, социальная заостренность - 
непреходящая ценность романа. И все же основной его "капитал" - незабываемая 
галерея героев.
    История Жана Вальжана вполне отвечает тем критериям, которые превращают 
этот 
образ в разряд "вечных". Бывший каторжник, осужденный на два десятка лет за 
кражу хлеба для умирающих от голода племянников, он чуть было снова не угодил 
на 
каторгу, но был спасен епископом-праведником: тот выгородил Жана Вальжана, 
покусившегося на серебряные канделябры, перед арестовавшими его жандармами. 
Этот 
поступок в конечном счете так поразил бывшего каторжника, что привел к его 
нравственному перерождению. И Жан Вальжан сам превращается в праведника и 
подвижника: до конца дней своих оказывает бескорыстную помощь всем, кто в ней 
нуждается. Он превратился в неувядающий символ вечной устремленности вперед к 
истине и высшим идеалам. Многие обращали внимание, что в восприятии русского 
читателя главный герой "Отверженных" вообще обрел некое слитное имя Жан-вальжан 

(настолько близок всем стал этот образ).
    Антиподом и "злым гением" главного героя "Отверженных" выступает 
полицейский 
инспектор Жавер, этот, по словам Гюго, "дикарь, состоящий на службе цивилизации,
 
странное сочетание римлянина, спартанца, монаха и капрала, неспособного на ложь 

шпика и непорочного сыщика". На протяжении почти всего романа один преследует 
другого. Конец известен: Жан Вальжан отпускает Жавера, приговоренного 
инсургентами к расстрелу. Чуть позже и Жавер отпускает жертву, выслеженную у 
выхода из подземной клоаки, но не выносит неразрешимого противоречия между 
долгом и совестью и кончает жизнь самоубийством.
"ОТВЕРЖЕННЫЕ"	327
    Незабываемы сцены народного восстания парижан в июне 1832 года. Им 
посвящены 
несколько книг романа. О неповторимом стиле автора можно судить даже по 
нескольким экспрессивным фразам, с помощью которых он передает состояние 
непримиримой ярости противоборствующих сторон:
    Вдруг барабан забил атаку. Штурм разразился, как ураган. Накануне, во мраке 

ночи, противник подползал к баррик