слезами и кровью миллионов и миллионов - тех, кто жил прежде! "Если бы даже 
предположить эту сказку об устроенном наконец-то на земле человеке на разумных 
и 
научных основаниях..-, то уж одна мысль о том, что природе необходимо было по 
каким-то там косным законам ее истязать человека тысячелетия, прежде чем 
довести 
его до этого счастья, одна мысль об этом уже невыносимо возмутительна".
За ответом Парадоксалист обращается не к бесстрастной природе, а к ее Творцу. А 

далее следует высказывание, отрицающее благой промысел всемогущего Создателя: 
"Ну что, если человек был пущен на землю в виде какой-то наглой пробы, чтоб 
только посмотреть: уживется ли подобное существо на земле или нет?"
Мыслитель подводит нас к первой и последней тайне - о смысле жизни человека-
человечества, подводит к бездне бытия и предлагает заглянуть в нее. А там - 
только небытие. Микрокосм стоит перед безмерным, непостижимым и бессмысленным 
космосом, пытаясь что-нибудь узнать о смысле своей жизни и смерти, но в ответ 
слышит только свой вопрошающий голос. (Между прочим, Достоевский читал 
"Микрокосм" немецкого философа и биолога Г. Лот-це и даже перепечатал в своем 
журнале главу "Наслаждение в жизни и труд".) В этом молчании Природы, 
Космического Разума, Бога таится ответ: некого спрашивать о смысле своей жизни. 

"Все дозволено!" Выбор за каждым.
Сам писатель ориентировался на образ Христа и высказался словами Алеши 
Карамазова: "Будем, во-первых и прежде всего, добры, потом честны, а потом - не 

будем забывать друг о друге". Кстати, глубоко верующий Достоевский избегал 
мистики. "Я православие определяю не мистической верой, - писал он, - а 
человеколюбием, и этому радуюсь". "В русском христианстве, по-настоящему,
ДОСТОЕВСКИЙ
253
даже и мистицизма нет вовсе, в нем одно человеколюбие, один Христов образ, - по 

крайней мере, это главное".
Художественный метод Достоевского был основан на мысленных экспериментах, 
резких 
столкновениях противоположных идей и характеров, высочайшей напряженности 
чувств 
и мыслей, погружении в глубины бессознательного. Писатель-философ мог с полным 
основанием утверждать: "Меня зовут психологом; неправда, я лишь реалист в 
высшем 
смысле, то есть изображаю все глубины души человеческой".
Идеи и образы Достоевского оставили глубокий след не только в литературе, но и 
в 
философии XX века и оказали значительное влияние на таких очень разных 
мыслителей, как Ницше и Швейцер, Бердяев и экзистенциалисты. Удивительное 
предвидение Достоевского напрямую связано с наступлением "космической эры". Он 
- 
автор термина "спутник" (в значении - искусственный спутник Земли). Вот слова 
черта, порожденного больным сознанием Ивана Карамазова: "Что станется в 
пространстве с топором?.. Если куда попадет подальше, то примется, я думаю, 
летать вокруг Земли, сам не зная зачем, в виде спутника. Астрономы вычислят 
восхождение и захождение топора, гатцук внесет его в календарь, вот и все". 
(Гат-цук- от фамилии издателя календарей. - Р.Б.) Орудие казни, кружащееся над 
нашей планетой, является символом ядерного меча. Писатель соединил мистический 
дар пророчества с рациональным научно-техническим прогнозом.
Достоевский понимал, что человеческий разум для подавляющего большинства людей 
служит прежде всего орудием, средством, помогающим максимально удовлетворять 
постоянно растущие материальные потребности. Эту проблему писатель исследовал 
своим излюбленным методом мысленного эксперимента. Он предположил, что было бы 
с 
людьми, если б они достигли предельных возможностей в пользование природными 
богатствами (в "Дневнике писателя" такие возможности предоставляют бесы; для 
нашей реальности - "нечистые силы" техники, машин). Люди летали бы по воздуху, 
получали баснословные урожаи и т.п., перестав интересоваться "высшими, 
глубокими 
мыслями, всеобщими явлениями". И наступил бы величайший кризис в истории 
человечества - кризис потребительства, бездуховности бессмысленности бытия. 
Ощущая пропажу "свободы духа, воли и личности", они в конце концов истребили бы 

себя "каким-нибудь новым способом, открытым ими вместе со всеми открытиями".
"Увеличилась ли сумма счастья в человеческой жизни равномерно с развитием 
господства человека над природой, возможного для него при теперешнем развитии 
естественных наук?" - спрашивал Достоевский. Ответ возможен только 
отрицательный: и дело конечно
254
100 ВЕЛИКИХ ГЕНИЕВ
же не в недостатках научного метода. Писатель понимал то, что до сих пор не 
укладывается в головах энтузиастов так называемой научно-технической революции: