ности и расы в параграфе «Современный структурный подход в социальной 
работе» главы «Психологические основы методологии социальной работы». Здесь 
говорится о необходимости распознавания индивидуального и институциального 
расизма, сексизма, важности применения антирасистской практики и развития 
недискриминационных политик и практик, направленных против угнетения (С.55). На 
четырех страницах раскрываются идеи радикально-структурного подхода к 
социальной работе, в том числе, указывается на то, что подчас сами специалисты 
причастны к воспроизводству властных отношений и неравенства в обществе (С.57). 
В связи с этим, заключают авторы, следует учитывать структурный уровень анализа 
ситуации, «который заключается в понимании феноменов и фактов неравенства и 
того, как они подкрепляются за счет социальных, классовых, половых, возрастных, 
этнических, региональных, психологических (например, «умственная отсталость») и 
физических различий» (С.58). В целом текст данного пособия сильно опирается на 
переводы зарубежной социально-психологической литературы, что обусловливает не 
всегда удачные соответствия (см. вышеприведенный пример  с умственной 
отсталостью как примером психологических различий15) и некоторую удаленность от 
российских реалий.  Далее по тексту этой и последующих глав коды этнических, 
расовых или гендерных различий более не встречаются.
     В учебном пособии Е.И.Холостовой «Социальная политика»16 в главу 
«Структура, объект и субъект социальной политики» включен параграф 
«Территориально-государственный тип социальной политики», где в качестве 
важнейшего обстоятельства, влияющего на реализацию государственной социальной 
политики, указаны «социально-культурные особенности населения той или иной 
территории, которые формируют определенные социальные ожидания по отношению к 
социальной политике, продуцируют специфические формы социальной поддержки» (С.
31). Автор приводит пример того, что «в регионах с хорошо сохранившимися 
формами традиционного поведения распространена семейно-родовая поддержка детей 
и престарелых, отчего клиентами учреждений социального обслуживания являются в 
первую очередь представители нетитульного населения» (сноска 5, С.31).
     Учебное пособие «Социальная реабилитация»17, рекомендованное УМО вузов 
России по образованию в области социальной работы, код культурных различий 
возник дважды – при изложении Стандартных правил18: «поощрение мер, 
направленных на обеспечение равного участия инвалидов в религиозной жизни их 
общин» (С.28), а также при обсуждении противоречивости понятия «особые нужды»: 
«каждое лицо имеет те или иные отклонения от среднестатистической нормы <…> 
Поэтому, в  сущности, каждое такое отличие может явиться причиной для 
социального исключения, и истории хорошо известны такие примеры, когда люди 
подвергались дискриминации за цвет кожи, длину волос, особенности одежды или 
характер мировоззрения» (С.49). Далее в пособии код культурной (как и 
гендерной) специфики, которая может быть присуща инвалидам, нигде более не 
возникает.
     Некоторую пищу для размышлений дает учебное пособие Е.В.Черносвитова 
«Прикладные методы социальной медицины»19, в котором определяется роль 
«публичного врача» в разрешении проблем вынужденного переселенца. Публичный 
врач, по мысли автора, в отличие от юриста и психолога, сможет понять, в каком 
состоянии психическое здоровье и психологическая защита человека, какова должна 
быть для него индивидуальная программа адаптации и реабилитации» (С.55-56). 
Более раннее учебное пособие по социальной медицине этого же автора20  
затрагивает актуальные на постсоветском пространстве проблемы социальной 
медицины, среди которых – «вынужденные переселенцы», (С.21-22).  Обсуждая 
вопрос о проблемах беженцев и вынужденных переселенцев (С.72-80), Черносвитов 
затрагивает проблемы их правового статуса, гражданства, охраны здоровья, 
занятости и образования. Московская прописка и идеологические установки автора 
выразились в его удовлетворении усилиями столичных  властей, наладившими 
«взаимодействие со всеми городскими организациями, имеющими отношение к 
регулированию миграционных потоков» (с.79). Как видно, речь идет и о 
многочисленных, хорошо известных будущим социальным работниками по публикациям 
в печати и телепередачам, дискриминационным мерам московской мэрии и уличным 
проверкам паспортов. Во всяком случае, читатель может убедиться, что «одним из 
следствий многолетней работы по регулированию миграционных потоков является, в 
частности, изменение национального состава вынужденных мигрантов в сторону 
увеличения удельного веса этнических россиян»21 (С.79). 
     В пособии Е.И.Холостовой «Социальная работа с пожилыми людьми»22 можно 
встретить территориальную кодификацию этничности при описании  опыта 
социального обслуживания в республике Марий Эл, в Ханты-Мансийском округе,  
Краснодарском крае (С.204-205, 212-213), которое, однако, не имеет культурной 
специфики. С одной стороны, социальное обслуживание пожилых людей должно 
отвечать универсальным принципам прав человека, государственному и 
региональному законодательству. Напротив, «этнизация политического, подмена 
гражданского сообщества этническим» означает этноцентристскую трактовку 
дискриминации23. С другой стороны, в локальных культурах накоплен значительный 
опыт помощи пожилым, который может стать полезным ресурсом  социального 
работника, или может быть проигнорирован в силу евроцентристских установок 
специалиста или администратора в организации социальной защиты.
     Учебное пособие по истории социальной работы за рубежом и в России24 
посвящено изучению способов социального контроля, практиковавшимся в истории 
западноевропейской и российской цивилизации. Это пособие оперирует 
макрокатегориями, обходя вниманием локальный опыт и локальную историю.  
     В этой группе анализируемых текстов этничность не выступает эффективным 
инструментом в методологическом арсенале социальной политики. В попытке уйти от 
господства макронарративов в направлении к включению микроуровня в анализ и 
практику с