так неопрятен в словах. 

Изменилось настроение? Опасался тогда "третьего лишнего"? Но ведь на первом 
свидании сидел самый безобидный свидетель из всех! 

Или Фаббрини очень уверен в сегодняшнем свидетеле? 

Все-таки сегодня в словах Фаббрини насчет режима и порядков в Италии была некая 
сознательная неосторожность, желание прослыть вольнодумцем. 

Но перед кем? 

Перед третьим лишним? Бессмысленно. Значит - перед Кертнером. 

Сегодня Этьен очень внимательно следил и за Фаббрини, и за "третьим лишним", не 
спуская с них глаз. И в камеру вернулся встревоженный. 

- Ну кто из четырех голубчиков мозолил тебе глаза на свидании? 

- Из тех четырех, которых вы знаете, - никто. Какой-то пятый. 

Бруно вскочил с койки. 

- Пятый? Откуда же он взялся? 

Кертнер только пожал плечами. 

- А как пятый выглядит? 

- Никаких особых примет. Рослый. Сидит на стуле - как шпагу проглотил... 
Впрочем... Мне показалось, что иногда он чуть-чуть косит. 

- И притом - левым глазом? - оживился рыжеволосый мойщик окон из Болоньи. 

- Да. 

- Так это же не пятый свидетель, а целая "пятая колонна"! - вскрикнул Бруно. - 
Тебя можно поздравить! Ты познакомился с самим Брамбиллой! Числится помощником 
капо ди ретторе, но жалованье получает в тайной полиции... 

Соседи по камере уже заснули, а Этьен лежал в тревожном смятении. Он перебирал 
в памяти каждую из двадцати минут сегодняшнего свидания, и оно тревожило его 
все больше. 

Пожалуй, было что-то неестественное в том, как держался "третий лишний". 
Вспомнить хотя бы снисходительную усмешку косящего тюремщика, которой он 
сопроводил очередную двусмысленность адвоката. Эта усмешка значила больше, чем 
все улыбки, какие адвокат наклеивал на свое лицо в течении всех двадцати минут 
свидания. 

Можно ли допустить, что Фаббрини не знал, кто такой Брамбилла? Ведь сам говорил,
 что много лет ездит по делам в эту тюрьму, хвастался, что ему тут все знакомо! 


Конечно, это всего только интуиция, предощущение, но у Этьена возникло 
подозрение, что Фаббрини и косоглазый хорошо знакомы друг с другом. В выражении 
лица косящего было нечто такое, что выдавало в нем сообщника; он как бы все 
время оценивал - хорошо или плохо играет свою роль адвокат. 

А почему Фаббрини сегодня тяготел к политическим анекдотам? Кертнер на них 
никак не реагировал, не поддерживал разговора на скользкие темы. И почему 
адвокат, такой предусмотрительный, говорил крамольные вещи, не снижая голоса? 
Ради чего он рисковал? 

Вот где, пожалуй, психологическая разгадка поведения Фаббрини убедить Кертнера, 
что, несмотря на провокационное письмо, он заслуживает полного доверия... 

69 

Берзин не хотел заглядывать в личное дело Маневича-Этьена до того, как отправит 
аттестацию. Ему незачем искать в бумагах подтверждение своему лестному отзыву. 

Просто ему захотелось остаться наедине с Этьеном и подробнее выспросить: "Ну, 
чем ты занимался последние месяцы, пока я был в Мадриде? Что успел сделать? Чем 
бывал встревожен? Кто виноват, и виноват ли кто-нибудь в провале?.." 

Берзин раскрыл папку и начал с конца перелистывать личное дело полковника 
Маневича. 

Среди последних донесений, аккуратно подшитых к делу, на глаза попался клочок