понимание дела. 

Попав в тяжелые условия, вел себя геройски, показал исключительную выдержку и 
мужество. Так же мужественно продолжает вести себя и по сие время, одолевая 
всякие трудности и лишения. 

Примерный командир-большевик, достоин представления к награде после возвращения.
 

Армейский комиссар 2-го ранга  Б е р з и н". 

Он вдруг подумал, что, когда Маневича вызволят из тюрьмы, когда он вернется в 
Москву и основательно подлечится, хорошо бы его взять в аппарат 
разведуправления, хотя бы на год-два. Вот для такого назначения звание 
"комбриг" окажется совсем не лишним. А после года-двух - может быть, и обратно 
в конспиративное пекло! 

А что, если на место Ильи назначить Маневича? Он же знает всю подноготную 
разведки, столько лет воочию и пристально наблюдает за подготовкой Гитлера и 
Муссолини к большой войне. 

После того как Берзин поработал в Испании, поварился там в кипящем котле, он на 
многие старые порядки, заведенные в разведуправлении, начал смотреть по-новому 
и заново переоценивал всех работников. Каждый работник разведуправления должен 
сам хлебнуть однажды опасности, почувствовать себя в шкуре того, кто ходит по 
краешку жизни, кто не только циркулем мерил карты, а мерил шагами фронтовые 
дороги, ходил по тылам врага в разношенных сапогах, кто слышал орудийные залпы 
не только на торжественных похоронах у Кремлевской стены... 

Лучшие сотрудники управления рвались на горячую оперативную работу. Не далее 
как сегодня утром непременный и незаменимый секретарь Берзина, надежная и 
смелая Наташа Звонарева, уже в который раз попросила: 

- Отпустите меня, Павел Иванович, в Испанию. 

- Не могу, Наташа. Хотя убежден, что ты помогла бы нашим товарищам в Мадриде. 

- Да что же я, в самом деле, - инвентарь управления? - спросила Наташа 
обиженно; и голос у нее был сырой, и глаза на мокром месте. 

Берзин встал, обошел кругом массивный стол и отечески обнял Наташу за плечи. 

- Все мы - инвентарь революции. И никогда не смей об этом забывать... 

Берзин перечитал аттестацию, вручил ее Наташе, попросил отнести в отдел к Илье, 
а оттуда принести личное дело полковника Маневича. 

68 

Когда Карузо привел заключенного 2722 в комнату свиданий, его уже ждали. 
Адвокат Фаббрини встал со скамьи, а надзиратель остался сидеть у дальней стены. 


Кертнер коротко кивнул адвокату и уставился на тюремного надзирателя. Кто 
сегодня "третий лишний"? 

Достаточно было одного взгляда, чтобы убедиться; сегодня дежурит не тот, 
который вечно бегает по комнате так что рябит в глазах. Да и лицо у сидящего на 
стуле как каменное. И не тот, седоусый и лысоватый. И не тот, который дежурил в 
прошлый раз. Значит, по методу исключения, Этьен имеет честь познакомиться с 
уроженцем Лигурии. 

И тут Кертнером овладел приступ буйной словоохотливости. Будто его привели не 
из густонаселенной камеры, будто он вырвался из длительной одиночки, устал от 
молчания. 

Он поздоровался с Фаббрини, затем многословно, витиевато обратился к "третьему 
лишнему" и забросал его ерундовскими вопросами - что-то насчет погоды, спросил, 
какой сегодня день недели и сколько дней в июле. 

Надзиратель послушно отвечал на вопросы, а Этьен весь обратился в слух. Он 
успел уловить тень удивления на лице Фаббрини; тот слушал своего подзащитного, 
навострив большие круглые уши, стоящие торчком, как у охотничьего пса. 

Конечно, Кертнер сегодня не похож на самого себя, но он уже успел вслушаться: 
"третий лишний" никакой не лигуриец. Ну ничего похожего! Растягивает гласные и 
произносит звук "е" очень протяжно, что изобличает в нем скорее миланца. Да и 
рост не подходит под приметы. Какой же он низенький? Небось встанет со стула - 
верзилой окажется.