этими людьми. Они свято верили в то, что все остальные дипломаты, посольство в 
целом существуют только для того, чтобы их прикрывать. Я однажды не выдержал и 
спросил резидента: «Вы что, думаете, посольство существует, чтобы служить вашей 
крышей?» Он на меня посмотрел, как на идиота: а ты что, по-другому думаешь?
 Но, может быть, когда Панкин стал министром и получил возможность знакомиться 
с разведывательной информацией, он оценил разведку по достоинству? Увидел, что 
ради такой информации ничего не жалко?
 — Нет, — Панкин решительно качнул головой. — Отдельные интересные материалы 
они добывали. А часто просто переписывали свои донесения из посольской 
информации — я это видел, я же был послом в трех странах. Деградировало там все.

 Обычно послы не ссорятся с резидентами разведки. Но у Бориса Панкина всегда 
был бойцовский характер.
 — И я начал с этим засильем спецслужб воевать. Особенно когда выяснил, что все 
это чьи-то родственники, друзья, приятели, которых пристраивают в хорошей 
стране.
 Когда он работал в посольстве, то удивлял резидентуру свободными встречами, 
интервью без подготовки, пешими прогулками по улицам. Разведчики сразу 
почувствовали в нем чуждый и опасный элемент.
 Панкин отвечал им взаимностью. Он называл вербовочную деятельность 
«работорговлей». Людей вербовали, насилуя их дух, волю, шантажировали, 
подлавливая на чем-то, коверкали их жизнь, жизнь их семей и близких… Ну чем их 
деятельность отличается от преступлений мафиози или банальных воровских шаек?»
 Однажды, приехав в Москву, Панкин пришел к будущему председателю КГБ, а тогда 
начальнику разведки Владимиру Крючкову и сказал, что посольство в Швеции 
перегружено сотрудниками разведки. После этого военная разведка и КГБ 
превратились в его врагов.
 — Они ведь хотели командовать послом, следили, куда я ездил, с кем 
разговариваю. Заставляли моего водителя обо всем сообщать. Они потеряли голову, 
потом это сами признали.
 Вот тогда Панкин обнаружил, что не посол, а офицеры КГБ реальные хозяева 
посольства:
 — Посол ничего не может. Закончился срок командировки любого сотрудника 
посольства — уезжай. А пока срок не кончился, посол тебя домой не отправит. А 
офицер безопасности любого может досрочно вернуть домой. Вот их все и боялись.
 И нельзя было возразить, и нельзя заступиться, потому что КГБ был властью 
анонимной. Никому не говорили: вас отзывают, потому что вами недовольны чекисты.
 Просто объявляли: центр считает целесообразным вернуть вас в Москву. И все.
 Панкина не избрали членом парткома посольства в Стокгольме. Это называлось 
утратой доверия коллектива, за этим обыкновенно следовал отзыв посла. Но 
Панкина миновала чаша сия. Напротив, из Стокгольма его перевели в Прагу, чтобы 
на новой основе строить отношения с Восточной Европой. Здесь он опять вступил в 
конфликт с многочисленными «соседями». Они могли серьезно испортить ему жизнь. 
Но провал августовского путча 1991 года вознес его на недосягаемую для них 
высоту.


Рядом с Хомейни

 После возвращения из командировки, летом 1968 года, Шебаршин прошел годичные 
курсы усовершенствования и подготовки руководящего состава первого Главного 
управления КГБ — на факультете усовершенствования краснознаменного института, 
что было необходимо для служебного роста. Программа повторяла учебный курс 
разведывательной школы, но с учетом, что в аудитории сидели профессионалы с 
немалым опытом. Оперативные офицеры уже состоялись как разведчики и чувствовали 
себя уверенно. Это была не столько учеба, сколько отдых.
 Два года Шебаршин провел в центральном аппарате, и его отправили заместителем 
резидента в Индию — главный форпост советской разведки на Востоке. Шебаршин 
руководил линией политической разведки. В Дели была огромная резидентура, на 
которую не жалели денег, потому что в Индии можно делать то, что 
непозволительно в любой другой стране. Резидентом был Яков Прокофьевич Медяник, 
сыгравшую большую роль в судьбе двух будущих начальников разведки — Шебаршина и 
Трубникова.
 Леонид Шебаршин проработал в Индии шесть лет. Но после возвращения домой 
желанного повышения не получил. В апреле 1977 года Шебаршин приступил к работе 
в Ясеневе заместителем начальника отдела. Он вернулся на ту же должность, с 
которой уезжал. Это было не очень приятно. Хотелось движения вперед. И он с 
удовольствием принял предложение поехать резидентом в Иран. Назначение 
состоялось в мае 1978 года.
 Шебаршин вспоминал, как перед отъездом в Тегеран его пригласил к себе 
секретарь парткома КГБ Гений Евгеньевич Агеев, который среди прочего 
поинтересовался:
 — А в театр вы ходите?
 Секретарь парткома хотел убедиться в том, что новый резидент обладает широким 
культурным кругозором. На этот ритуальный вопрос обыкновенно отвечали 
утвердительно даже те, кто поражал своих коллег необразованностью и полным 
отсутствием интереса к литературе и искусству. К Шебаршину, литературно 
одаренному человеку, это никак не относилось.
 Леонид Владимирович честно ответил:
 — Нет, не хожу!