Именно они по своим закулисным каналам влияния сдвинули с «мертвой точки» 
процесс нормализации советско-японских отношений в 1924 - 1925 гг., что в итоге 
привело к возобновлению дипломатических отношений между СССР и Японией уже 
весной 1925 г. Гото Симпей объединил свои усилия с могущественнейшим в 
закулисной политической жизни Японии главой «Общества Черного Океана», 
«Великого Общества Национального Духа» и «Общества Черного Дракона» Тояма 
Мицурой (также близким с К. Хаусхофером), а Карл Хаусхофер дал советским 
представителям выходы на них и их представителей{37}. Тояма Мицура, тесно 
связанный в течение долгих лет и с китайским лидером Сунь Ят Сеном, и с 
основателем Японской компартии Сэном Катаямой, в кооперации с Карлом 
Хаусхофером стоял также и за кулисами попыток прорыва Москвы в Китай…
На все это накладывалась и откровенно подрывная деятельность Коминтерна в 
регионе, значительные успехи советской разведки, нередко получавшей, хотя и 
неофициальную, но достаточно ощутимую помощь американских разведслужб в регионе.

Если предЛокарно, в британском представлении, было призвано в начале 
нейтрализовать рапалльский фактор в Европе и еще только разворачивавшееся 
наступление Москвы и Коминтерна (при негласной поддержке Вашингтона) в 
азиатском регионе, то постЛокарно - это уже совсем иной фон, главными 
элементами которого были Рапалльский договор 1922 г., Договора об установлении 
дипломатических отношений с Китаем (1924 г.) и Японией (1925 г.), Договор о 
ненападении и нейтралитете между СССР и Германией от 24 апреля 1926 г., а также 
инициированные на их основе попытки формирования тройственного 
военно-геополитического альянса СССР - Китай - Япония. Все это, по мнению 
Лондона, создавало колоссальную угрозу британским интересам в регионе.
Собственно говоря, именно этот конгломерат геополитических причин и привел к 
тому, что Лондон инициировал ту самую англо-германскую секретную конференцию в 
июне 1926г. Но какое отношение якобы панславизм и необходимость его ограничения 
имеют к интересам Англии и Германии на Востоке, где и та и другая собирались 
осваивать новые экономические области? Ведь именно это фигурировало во втором 
пункте повестки дня той конференции, и только в самом конце была названа 
правда: преградить путь именно большевистской (не коммунистической) экспансии, 
направленной на Турцию, Иран, Индию, Китай. Лондон более всего опасался именно 
великодержавного подхода Москвы к этим геополитическим проблемам.
Азиатский узел затягивался все туже и туже, особенно в своей дальневосточной 
части, прежде всего в китайской - именно вследствие этого новым британским 
послом в Пекин и был назначен уже упоминавшийся Локкер-Лэмпсон. Уже в начале 
1927 г. отчаянными усилиями Великобритании удалось добиться резкого осложнения 
советско-китайских отношений - известное нападение на советское консульство в 
Китае (организатор не кто иной, как Локкер-Лэмпсон), кровавая резня китайских 
коммунистов, устроенная Чан Кайши по прямому наущению британской разведки{38}, 
привела к резкому снижению активности Москвы в регионе.
Одновременно Лондон отчаянно нагнетал антисоветскую истерию по всей Европе - 
советских послов убивали (Воровского в Варшаве), выгоняли (Раковского из 
Франции), на полпредства СССР за рубежом осуществлялись вооруженные налеты (на 
«Ар-кос» в Лондоне, в Китае) и т.д. Вопрос о войне против СССР при активнейшем 
содействии Великобритании всерьез встал в повестку дня международной жизни. В 
это же самое время, видя, что Лондон особо увязает в дальневосточных делах, в 
Париже решили при содействии США попытаться разблокировать пост-локарнский 
британский ошейник на горле Европы.
В апреле 1927 г. министр иностранных дел Франции, лауреат Нобелевской премии 
мира Аристид Бриан, над которым вся европейская пресса хохотала в связи с тем, 
что «у Бриана - пушки торчат из кармана», вдруг предложил государственному 
секретарю США Фрэнку Кэллогу заключить двусторонний договор о вечной дружбе, 
запрещающий обращение к войне, как средству решения международных споров. 
Кэллог почти девять месяцев вынашивал ответ и в конце концов в декабре 1927 г. 
представил следующее: предложение о заключении многостороннего международного 
пакта, который в конечном, подписанном 27 августа 1928 г., виде носил название 
Парижского договора о воспрещении войны в качестве орудия национальной политики 
и средства урегулирования международных споров (в дипломатической практике 
коротко его называли Пакт Кэллога - Бриана).
И вот именно в этот момент, на фоне тяжелейшего хлебного кризиса, на фоне всех 
остальных, не менее тяжелых внешних и внутренних проблем СССР, начальник 
Генерального штаба Тухачевский выходит со своим неадекватным предложением о 100 
тысячах танков. Так в чем же дело? А оно, оказывается, в том, что Тухачевский 
этим предложением едва ли не копировал провокационные затеи своего только что 
изгнанного (27.11.27) со всех постов кумира - Троцкого. Более того, именно 
тогда, в 1927 г., Троцкий завыл о необходимости брать власть в момент, когда 
враг в 80 км от столицы (повторив тем самым знаменитый лозунг Клемансо еще 
времен Первой мировой войны), короче говоря, мало всего этого, так ведь еще и 
одна маленькая деталь в предложении Кэллога сыграла свою серьезную роль. В 
предложении госсекретаря, а затем и в самом тексте Пакта Кэллога - Бриана 
никоим образом не были зафиксированы ни механизм контроля, ни санкций, не были 
определены понятия международной войны, в т.ч. и в связи с 
национально-освободительными движениями, не были определены понятия интервенции,
 блокады, военной оккупации чужих территорий и т.д., т.е. ничего, даже без 
относительной разницы в подходах к этому вопросу у Москвы и у Запада.
На таком фоне сугубо милитаристское предложение Тухачевского, прими его Кремль 
(а скрыть такую программу было бы нереально), давало бы прямые козыри всему 
Западу обвинить СССР в развязывании гонки вооружений, а учитывая, что Германия