вижу тебя более. Неси
же  мужественно бремя свое и  знай,  что тысячи будут у  тебя товарищей по
несчастью,  потерявших жен,  детей,  родителей,  сродников и друзей. И как
пропадает капля в  океане,  так  пускай и  твоя  беда  в  море  общей беды
растворится.  Когда  для  отчизны милой  наступили столь страшные времена,
тот,  кто мужествен и  с мечом не расстается,  оплакиванию своих потерь не
предастся,  но на помощь матери нашей общей поспешит и  либо совести своей
покой обрящет,  либо славной смертью погибнет и венец небесный,  а с ним и
вековечное блаженство обретет.
     - Аминь! - отозвался капеллан Муховецкий.
     - О  милостивый княже,  по  мне,  лучше  мертвою видеть ее!  -  рыдал
рыцарь.
     - Плачь же!  Велика твоя потеря,  и мы с тобою плакать будем,  потому
что не к  нехристям,  не к  диким скифам,  не к  татарам,  но к  братьям и
товарищам соболезнующим приехал ты;  посему скажи себе  так:  "Сегодня над
собой плачу,  а  завтра уже  не  мое!"  -  ибо знай,  завтра мы  на  войну
выступаем.
     - С  вашим княжеским сиятельством хоть на край света!  Но утешиться я
не могу; так мне без нее тяжко, что вот не могу, не могу...
     И  бедный солдат то  за  голову хватался,  то  пальцы кусать начинал,
чтобы всхлипы унять, то снова впадал в неописуемое отчаяние.
     - Ты сказал: "Да будет воля твоя!" - сурово напомнил ксендз.
     - Аминь,  аминь!  Воли его я и предаю себя,  только... с отчаянием...
ничего не могу поделать, - отвечал рыцарь, глотая слезы.
     И видно было,  что он борется,  что старается совладать с собой,  так
что   терзания  его   тем  более  заставили  всех  прослезиться,   а   кто
почувствительнее,  как,  скажем,  пан  Володыёвский и  пан Подбипятка,  те
просто в три ручья плакали. Последний то и дело ладони у груди складывал и
жалобно повторял:
     - Братушка, братушка, успокойся!
     - Слушай! - сказал внезапно князь. - Мне известно, что Богун отсюда к
Лубнам  помчался и  в  Василевке моих  людей  перебил.  Поэтому заранее не
отчаивайся,  ведь она, возможно, ему не досталась, ибо зачем бы он тогда к
Лубнам пошел?
     - Верно! Такое возможно! - закричали офицеры. - Господь утешит тебя.
     Пан Скшетуский глаза открыл, словно бы не понимая, о чем разговор, но
вдруг в мозгу его забрезжила надежда,  и наместник,  как стоял, бросился к
ногам князя.
     - О сиятельный княже! Жизнь, кровь! - восклицал он.
     И  не смог сказать ничего боле,  ибо так ослабел,  что пану Лонгинусу
пришлось поднять его и  усадить на  лавку;  однако по  лицу наместника уже
было видно,  что он ухватился за эту мысль,  как утопающий за соломинку, и
что  отчаяние его  поумерилось.  Присутствовавшие стали  раздувать искорку
эту,  говоря,  что, по всей вероятности, княжну свою он и найдет в Лубнах.
Затем отвели его в другую хату, куда принесли вина и меду. Наместник хотел
было выпить чарку,  но из-за судорог,  сжимавших ему горло,  не смог; зато
верные его товарищи пили,  а  подпивши несколько,  принялись его обнимать,
целовать и  поражаться изможденности и  следам болезни,  каковые явственны
были на его лице.
     - Просто шкелет с виду! - поражался толстый пан Дзик.
     - Наверно, оскорбляли тебя на Сечи, есть и пить не давали?
     - Что было с тобою?
     - Расскажу в  другой  раз,  -  слабым  голосом отвечал Скшетуский.  -
Поранили меня, и проболел я.
     - Поранили его! - воскликнул пан Дзик.
     - Поранили, хотя и посол! - сказал пан Слешинский.
     И оба поглядели друг на друга,  изумляясь казацкой наглости,  а потом
заключили один другого в объятия от превеликих к пану Скшетускому чувств.
     - А ты видал Хмельницкого?
     - Видал.
     - Подать его сюда!  -  кричал Мигурский.  -  Мы  его сей же момент на
бигос пустим!
     За такими разговорами прошла ночь.  Поутру сделалось известно,  что и
второй отряд,  посланный в  дальнюю вылазку к Черкассам,  вернулся.  Отряд
этот,  разумеется,  Богуна не догнал,  а  значит,  и не поймал,  но привез
удивительные новости и  привел множество взятых по дороге людей,  видевших
Богуна два дня назад. Люди эти сообщили, что атаман, по всей видимости, за
кем-то  гнался,  так как повсюду спрашивал,  не  встречал ли  кто толстого
шляхтича с казачком.  При этом он страшно торопился и мчался сломя голову.
Люди все,  как один,  ручались,  что никакой девушки с Богуном не было,  а
будь она,  они  наверняка бы  ее  заметили,  ибо  Богунов отряд был  очень
малочислен.  Новое ободрение,  но и  новая забота поселились в сердце