их занимала мысль о днях грядущих. Им было безразлично, кто стоит у власти. 
Пока удовлетворялись их обыденные потребности, они не роптали. Иэясу не обманул 
их ожиданий, ухитрившись оделить каждого ребенка гостинцем, разумеется, не из 
собственных средств, а за счет вероятных противников. 
    Иэясу вводил новую систему контроля в сельском хозяйстве. Местные 
землевладельцы лишились неограниченной власти над своими подданными и права 
отправлять крестьян на заработки. Отныне крестьянину предписывалось 
обрабатывать свою землю, не отвлекаясь на отхожие промыслы. Крестьян полагалось 
держать вне политики, воспитывая в них безусловное подчинение властям. 
    Иэясу полагал, что разумный правитель не допустит обнищания крестьянина, но 
в то же время должен строго держать его в рамках крестьянского сословия. Эта 
политика была призвана увековечить власть Токугавы. Ни горожане, ни крестьяне, 
ни даймё не замечали, как их постепенно загоняют в феодальную систему, которая 
свяжет их по рукам и ногам. Никто не задумывался, что из этого выйдет через сто 
лет. Никто, кроме Иэясу. 
    Люди, ремонтировавшие замок Фусими, тоже не помышляли о завтрашнем дне. 
Важно прожить сегодняшний день, и чем быстрее он пройдет, тем лучше. Они 
толковали о войне, но разразись она, им не было бы дела до грандиозных планов 
сохранения мира и процветания народа. Их положение в любом случае не станет 
намного хуже теперешнего. 
    — Арбуз! Кому арбуз? — выкрикивала крестьянская девочка, всегда 
появлявшаяся здесь в это время. 
    Арбуз купили несколько человек, которые играли в монету в тени каменной 
глыбы. Девочка переходила от группы к группе, весело выкрикивая: 
    — Кто купит арбуз? 
    — Чудачка! Откуда у нас деньги? 
    — Давай сюда! Съем, коли задаром 
    Девочке больше не повезло. Она уныло подошла к молодому рабочему, который 
сидел уперевшись спиной и ногами в два каменных блока. Руки его лежали на 
коленях. 
    — Арбуз не нужен? — неуверенно произнесла она. 
    Рабочий был худой, с запавшими глазами и обожженной солнцем кожей. Он 
выглядел не по годам изнуренным, но его знакомые признали бы в нем Хонъидэна 
Матахати. Рабочий, устало отсчитав несколько мелких монет, протянул их девочке. 
Он снова привалился к камню, и голова его бессильно упала. Небольшое усилие 
вконец ослабило его. Он подавился куском арбуза и выплюнул красную мякоть на 
траву. Арбуз скатился с колен на землю, но у Матахати не было сил поднять его. 
Матахати смотрел на арбуз потухшим взглядом. 
    — Негодяй! — вяло пробормотал Матахати. Он бранил тех, кому хотел бы 
отомстить, — Око с набеленным лицом, Такэдзо с деревянным мечом. Первой ошибкой 
стало участие в битве при Сэкигахаре, второй — увлечение соблазнительной вдовой.
 Матахати верил — не соверши он этих глупостей, так жил бы дома в Миямото, был 
бы главой семейства Хонъидэн, имел бы красавицу жену на зависть всей деревне. 
    «Оцу должна меня ненавидеть... Где она теперь?» — вяло размышлял Матахати. 
Воспоминание о бывшей невесте было единственной радостью. Поняв истинную натуру 
Око, он мысленно вернулся к Оцу. С тех пор как ему хватило духу сбежать из 
«Ёмоги», он все чаще думал об Оцу. В день побега он узнал, что фехтовальщик 
Миямото Мусаси, о котором заговорили в Киото, это его старый друг Такэдзо. 
Потрясение, которое Матахати испытал от этого открытия, мгновенно сменилось 
волной жгучей зависти. 
    Мысли об Оцу заставили его перестать пить, попытаться превозмочь лень и 
бросить дурные привычки. Поначалу Матахати не мог найти работу. Он проклинал 
себя за потерянные пять лет, которые оторвали его от настоящей жизни, за 
существование за счет немолодой женщины. Порой ему казалось, что все 
безвозвратно потеряно. 
    «Нет, еще не все погублено! — убеждал он себя. — Мне всего двадцать два. 
При желании я могу добиться многого». 
    Конечно, любой мог убеждать себя подобным образом, но для Матахати это было 
все равно что зажмуриться и прыгнуть через пропасть шириной в пять лет. Он 
нанялся поденщиком в Фусими. Здесь приходилось тяжко трудиться изо дня в день, 
под палящим солнцем, все лето до самой осени. Он гордился, что не бросал работу.
 
    «Покажу им всем, — думал Матахати. — Ничто не помешает мне стать известным. 
Мне по плечу все, что сделал Такэдзо. Я хочу и превзойду его. Тогда и 
расквитаюсь с ним. С Око можно потом разобраться. На все мне потребуется десять 
лет». 
    «Десять лет? — Матахати на минуту задумался, подсчитывая, сколько лет 
исполнится Оцу к той поре. — Тридцать один! Не выйдет ли она замуж, станет ли 
дожидаться меня? Вряд ли». Матахати ничего не знал о том, что произошло в 
Мимасаке, и не подозревал, что его мечты напрасны. 
    Десять лет! Ни за что! Ему хватит пяти-шести. За это время он должен 
добиться успеха. Не иначе. Он вернется в деревню, попросит прощения у Оцу и 
уговорит выйти за него замуж. 
    — Только так! — воскликнул Матахати. — Пять, ну, шесть лет! Он посмотрел на 
арбуз. Взгляд его обрел живость. 
    Из-за каменного блока появился один из его приятелей-поденщиков. 
Облокотившись на шероховатую поверхность огромного камня, он спросил: 
    — Что ты бормочешь, Матахати? Ты совсем зеленый! Арбуз гнилой попался? 
    Матахати попытался улыбнуться, но получилась жалкая гримаса. Голова снова 
закружилась, рот наполнился слюной.