занялся вопросом о лучших способах приготовления вина. Ему удалось, после ряда 
опытов, установить условия, при которых брожение совершается наиболее 
благоприятным образом, т. е. с наименьшею потерею спиртовых и ароматических 
веществ, и он обратился к правительству с сообщением о своем открытии. Тогда 
ему было предложено отправиться в Крым для производства опытов в больших 
размерах. Плодом этой поездки явилась записка «Беспристрастный взгляд на южный 
берег Тавриды и на его произведения», оконченная Каразиным за несколько дней до 
смерти. В записке этой он между прочим подверг критике практиковавшиеся тогда 
меры для насаждения и поднятия крымского виноделия, которые действительно были 
по меньшей мере странны. «Издерживаются 15 т. рублей на Никитский сад и его 
винодельное училище, – писал Каразин, – и за это отправляется ко двору ежегодно 
50 бочонков винограда – с 50 тысяч кустов». О магарачской школе виноделия он 
сообщает самые печальные сведения, не стесняясь, верный своему обыкновению 
говорить правду, как она ни резка и ни неприятна. Школа существовала уже 14 лет,
 а из нее не вышло еще ни одного дельного садовника. Ученики были исключительно 
трактуемы как рабочая сила. Не только о научном образовании, но даже об 
обучении грамоте учеников никто не думал, хотя на это были ассигнованы нужные 
суммы. Словом, это была школа, совершенно подобная тем современным 
сельскохозяйственным школам, которые учреждаются частными землевладельцами и 
служат только для снабжения имения даровою рабочею силою и предлогом для 
получения субсидии от казны. Каразин представил в своей записке ряд соображений 
о мерах к действительному улучшению положения крымского виноделия; но мы не 
будем останавливаться на них, так как это предмет специального характера, а 
наша работа и без того разрослась.
В 1839 году Каразин отозвался по поводу одного общерусского вопроса, 
составлявшего тогда злобу дня, да и доселе являющегося крупным вопросом русской 
жизни. Мы имеем в виду польский вопрос. Он составил особую статью, которую 
думал поместить в «Journal de S.-Petersbourg» или в «Journal des D?bats». 
Однако по каким-то причинам статья не была напечатана.
Этот эпизод с польским вопросом показывает, что Каразин до последних дней своей 
жизни, уже в глубокой старости (в 1839 году ему было 66 лет, а во время поездки 
в Крым 70 лет) сохранял чуткий интерес к общим вопросам русской жизни, равно 
как и к жизни Европы вообще. По-прежнему он получал множество журналов и книг и 
по ним следил за состоянием наук и ходом жизни. «Его библиотека, – по 
свидетельству современника, – обнимала, как и он сам, все отрасли человеческих 
знаний». В 1836 году эта библиотека пострадала от пожара, причем сгорело до 5 
тысяч томов и множество рукописей. Григорий Данилевский вспоминает, как он, 
будучи шестилетним мальчиком, видел Каразина, худого седого старика, заехавшего 
в зимний бурный вечер на хутор его отца и плакавшего при рассказе о гибели 
своей библиотеки. Во время этого пожара погибли также мемуары Каразина за время 
до 1821 года, которые, без сомнения, явились бы ценным материалом как для 
биографии самого Каразина, так и для характеристики его времени. Остались 
только семь томов, относящихся ко времени, начиная с 1821 года. Обширность 
мемуаров станет понятною ввиду необычайной широты отношений, которые Каразин 
имел с самыми разнообразными лицами, и разнообразия и многочисленности 
затевавшихся им предприятий. Переписка его была чудовищно громадна и доходила 
до 1200 писем в год. В семействе его доселе сохраняется множество писем, 
писанных к нему почти всеми выдающимися людьми его времени.
Письма эти должны представлять, понятно, громадный интерес. С собственных писем 
Каразин постоянно сохранял копии, которые снимались немедленно по написании его 
грамотными слугами…
Так жил этот замечательный человек до 70 лет. Смерть настигла его в самом 
разгаре деятельности, которая никогда не прекращалась. Объезжая осенью 1842 
года Крым по тогдашним непроезжим дорогам, чтобы выполнить вышеупомянутое 
поручение об опытах над улучшением способов приготовления вина, он простудился 
при езде на перекладных в дождливую погоду, возвращался оттуда уже больной и, 
добравшись до Николаева, умер там 4 ноября.
Мы не вдаемся здесь в оценку личности Каразина, его характера, убеждений и 
значения его деятельности, полагая, что такая оценка вполне правильною может 
быть лишь тогда, когда публикация всех относящихся к биографии Каразина 
материалов заполнит существующие в ней пробелы. Думаем, однако, что и 
приведенного в нашей работе достаточно для того, чтобы признать Василия 
Назаровича Каразина одной из замечательнейших личностей первой половины XIX 
века. Он заслуживает самого серьезного внимания и глубокого уважения и как 
человек, так много сделавший для просвещения России, и как деятель по 
«крестьянскому вопросу», и как местный деятель, работавший для процветания юга 
России, и, наконец, как ученый. К сожалению, наши сведения о Каразине во всех 
выше указанных отношениях слишком не полны. Что касается личной жизни Каразина, 
то имеющиеся о том сведения настолько ничтожны, что мы предпочли совсем не 
затрагивать этой стороны его жизни, предоставляя ее будущему биографу, который 
наверняка станет располагать более полными сведениями.
Совершенное забвение, которое выпало на долю Каразина со стороны всего русского 
общества, было разделено и местным харьковским обществом. Только через 20 лет, 
в 60-е годы, о Каразине вспомнили наконец в местном обществе, но только как об 
основателе Харьковского университета. Именно 17 января 1865 года, когда 
исполнилось 60 лет со времени фактического открытия Харьковского университета, 
на устроенном по этому случаю обеде вспомнили о Каразине, причем застольные 
ораторы завели речь о необходимости поставить ему памятник в Харькове на 
площадке университетской горки и объявить премию за составление его биографии. 
Разговоры эти остались, однако, разговорами, и только в 1873 году, когда