хорошем тоне. Занятиями этих обществ являлись безобидные масонские церемонии, 
давно отжившие свой век и только отчасти имевшие некоторое нравственное 
воздействие на членов. Но, по мере того, как реакция усиливалась, среди тайных 
обществ началось движение иного рода. Тайные общества делаются центром 
оппозиции и средоточием сторонников тех самых идей, за которые стоял Александр 
I при вступлении на престол, и их дальнейшего развития. О таком направлении в 
тайных обществах знали все, до известной степени было осведомлено и 
правительство. Но в новом движении принимало участие слишком много членов 
влиятельнейших фамилий: часто ими оказывались лица, занимавшие видное 
официальное положение, – и потому новые тайные общества оставались пока вне 
преследований, возбуждавшихся тогда против всякого малейшего проявления 
либерализма. Все те, кому через шесть-семь лет пришлось так жестоко пострадать, 
оставались пока в полной безопасности. Каразин, состоявший в непосредственных 
отношениях с реальною жизнью, слишком близко чувствовал весь гнет тогдашнего 
положения вещей. Вместе с тем общее недовольство, царившее тогда во всех слоях 
общества, начиная с крепостных крестьян и кончая высшей аристократией, наводило 
его на мрачные размышления. Ему начинало казаться, что Россия накануне тех 
потрясений, которые постигли в конце 80-х годов предшествующего столетия 
Францию. И вот он в начале 1820 года отправляется в Петербург, выражает свои 
опасения сперва министру внутренних дел, которым в то время снова был граф 
Кочубей, а затем и самому Александру I.

Письмо свое императору Каразин начинает заявлением, что оно будет «последним 
отзывом верного подданного», что он пишет императору последний раз. Он умоляет 
императора обратить внимание на его предостережения, причем ссылается на 
тождество своих опасений с мыслями какого-то совершенно неизвестного ему купца 
Рогова, письмо которого незадолго перед тем читал ему князь Масальский. «Нельзя 
не привести на память, – писал Каразин, – что
точно так
из разных мест отзывались во Франции отголоски благонамеренных пред 
наступлением гибельного переворота и
точно так
были пренебрегаемы».

Прочитав это письмо, Александр приказал графу Кочубею потребовать от Каразина, 
чтобы он «указал обстоятельства, о которых говорил, подкрепил бы их доводами и 
назвал самые лица, от коих имеет те или иные сведения».
Каразин воспользовался этим требованием императора для того, чтобы изложить 
целый ряд мыслей о необходимых реформах при тогдашних порядках (мысли эти, 
насколько они уцелели в опубликованных отрывках составленной тогда Каразиным 
записки, мы привели выше, в главе II), изобразить целый ряд царивших тогда 
злоупотреблений и восстать против господствовавшей реакции. Что касается 
указания лиц, которого требовал император, то Каразин категорически заявил, что 
«совесть его возмущается от одной мысли о таковом предательстве всех 
благородных чувствований», и недоумевал: «Неужели нашему благодетельнейшему 
Александру пожелать убить политически верного и уваженного им, некогда 
любезного ему человека („довольно, что он… был окружен шпионами в приезд свой в 
здешнюю столицу“) и опозорить допросами лиц, достойных его уважения».
Записка, составленная Каразиным в ответ на указанное требование Александра I, 
состоит из нескольких тетрадей, которые он немедленно представлял графу Кочубею 
по мере написания их. Это – спешный, на скорую руку составленный, лишенный 
всякого плана и довольно бессвязный труд, оставшийся к тому же неоконченным.
Выше мы уже пользовались запиской 1820 года для характеристики политических 
воззрений Каразина, хотя, к сожалению, относящиеся сюда места были большей 
частью выпущены при напечатании записки в «Русской старине», так что воззрения 
Каразина продолжают оставаться далеко не вполне выясненными. По счастью, те 
места, которые относятся к изображению тогдашнего положения России, 
опубликованы достаточно полно, и мы воспользуемся ими здесь. Эти места записки 
в высшей степени любопытны и как материал для знакомства с тогдашним положением 
вещей, и как свидетельства прямоты и гражданского мужества Каразина.
Прежде всего записка вооружается против религиозных гонений, поднятых тогда. 
«Не только все состояния народа, – пишет Каразин, – но все вероисповедания как 
будто нарочно оскорбляются и раздражаются в таком государстве, которое с 
незапамятных времен было образцом терпимости, и от имени такого государя, 
которому по сердцу его, мудрости и политике свойственно быть примером общего 
человеколюбия». В подтверждение сказанного Каразин приводит целый ряд фактов, 
вроде высылки Буссе за напечатание лютеранского гимна, назначения католического 
епископа против правил и желания католиков, оставления католических епархий без 
епископов, конфискации духовных имуществ, запрещения евреям держать 
христианскую прислугу, могущий служить только для «привязок низших чиновников 
полиции, которых алчности подобный закон может каждый день давать пишу», и т. д.

Осудив религиозные гонения, записка восстает и против покровительства 
мистицизма. Каразин категорически осуждает «направление умов к таинственности 
религии вместо простоты» и указывает на вредные последствия этого направления. 
Вместе с тем он вооружается против деятельности «Библейского общества», 
игравшего тогда такую видную роль в нашей общественной жизни. Он говорит: 
«Легко доказать, что о сю пору уже могло быть напечатано более книг Св. Писания,
 нежели сколько есть грамотных людей в России, которых число далеко не доходит 
до сотой доли народонаселения. С остальными же экземплярами что делать? Куда