совершенно бесследной.
Именно в это время совершилось событие, долженствовавшее изменить коренным 
образом всю жизнь Савонаролы.

В Ферраре началась война, и Савонароле пришлось снова проститься с родным 
городом. Его послали во Флоренцию. Совершая путь в этот город, молодой монах 
мог близко познакомиться с тем, что делалось тогда в Италии. Война, начавшаяся 
в Ферраре, охватила весь полуостров, и все знали, какую гнусную роль играет в 
этой братоубийственной резне папа Сикст IV, все знали, какие корыстные цели 
руководят этим старцем. На Савонаролу пахнуло той страшной действительностью, 
той беспощадно бьющей в глаза правдой жизни, которая превосходила самые 
страшные отвлеченные рассуждения о “ruina mundi”
[2]
.

Обедневшие города, разоренные области составляли совершенную противоположность 
богатой, спокойной и нарядной Флоренции, сделавшейся умственным центром того 
времени. Величавый монастырь Сан-Марко, где поселился Савонарола, был построен 
за сорок лет до прибытия во Флоренцию Савонаролы; прежде здесь жили крайне 
распущенные даже для того времени монахи; заботами Козимо Медичи они были 
выселены, и на их место вступили в новое здание реформированные доминиканцы. 
При монастыре была одна из лучших по манускриптам библиотека, которая, согласно 
воле завещавшего ее монастырю Никколо Никколи, явилась первой публичной 
библиотекой в Италии. Сюда стекались ради библиотеки ученейшие люди из монахов 
и мирян. В отношении искусства монастырь тоже славился, так как его стены были 
расписаны кистью Джиовани да Фиезоле, известного под именем Беато Анджелико 
(1387 – 1455). Еще больше прославился монастырь деятельностью его учредителя 
Сан-Антонино, одного из неутомимейших благодетелей бедноты и последователей 
евангельской любви к ближним. У всех еще была в памяти самоотверженная 
деятельность этого изумительно доброго и безупречного человека во время 
флорентийских чумы и голода в 1448 году. Вступив в монастырь Сан-Марко, 
Савонарола был сразу охвачен рассказами о широкой и благотворной деятельности 
Сан-Антонино и везде находил ее следы в виде различных приютов, братств, 
госпиталей. Образ этого человека, проходящего по опустошенному чумой и голодом 
городу с лошадью, навьюченною хлебом, одеждами и массой других вещей для 
страдальцев-бедняков, восставал, как живой, в воображении Савонаролы. И как 
величественна, как привлекательна была сама Флоренция с ее чудной природой, с 
ее сокровищами искусства! Недаром же ею управлял в то время великолепный 
Лоренцо Медичи, находившийся тогда наверху славы и силы. Флоренция, эта 
“монархическая республика”, как выражается один историк, была в средние века 
итальянским городом по преимуществу. Уже в XV веке она была нравственно 
столицей Италии, и тосканское наречие стало литературным языком всей страны. 
Флорентийская республика превращается в сущности в монархию еще при Козимо 
Медичи, этом либеральном банкире, который распоряжается войной и миром во всей 
Италии, дает взаймы Франциску Сфорце денег, чтобы тот мог завоевать Милан и 
герцогскую корону после Висконти; защищает этого узурпатора против Венеции и 
короля арагонского, находя союзника себе в лице французского короля Карла VII; 
добывает во время голода хлеб у того же французского короля, облегчая положение 
страны. Немудрено, что страстная и увлекающаяся “дочь Рима”, как называли 
старые историки Флоренцию, приписывает все процветание города, все успехи 
искусств именно Козимо Медичи и сама поступается своей свободой, осыпаемая 
благодеяниями своего либерального “отца отечества”, а при его внуке Лоренцо уже 
совершенно пьянеет среди бессменных пиров, спектаклей, маскарадов, празднеств, 
народных увеселений, не слыша голосов политических партий под звуки canti 
carnavaleschi и canzoni a ballo – карнавальских песен и бальных канцон. Сам 
Лоренцо проводит свободное от пиров и государственных дел время среди поэтов, 
художников и философов из платоновской академии, где создается модная 
“платоновская теология”. Под всем этим ослепительным блеском скрывались 
безысходные сомнения, полное безверие. И вечная холодно-насмешливая улыбка была 
на лицах флорентийцев, знавших и греческий, и латинский языки, и Платона, и 
Аристотеля и гордившихся тем, что даже флорентийские женщины отличаются 
разносторонней ученостью, не уступающей учености мужчин. Немного дней нужно 
было прожить Савонароле среди флорентийцев, чтобы на него пахнуло холодом от 
этих рабов внешности и душевной пустоты. И как смешон показался им этот 
появившийся на кафедре в церкви Сан-Лоренцо тщедушный проповедник с его едва 
слышным сиповатым голосом, с его неуклюжими манерами, с его провинциальным 
наречием, с его порой грубыми и чисто народными выражениями! Он решился 
нападать с кафедры на пороки и маловерие светских и духовных лиц, презрительно 
относился к вылощенным поэтам и философам, порицал фанатическое поклонение 
перед древними классиками и цитировал только одну книгу – Библию, советуя всем 
читать ее, тогда как все они знали, что библейская латынь была небезупречна и 
что подобное чтение могло только попортить их стиль! Так, в 1483 году у 
Савонаролы бывало в церкви не более двух-трех десятков слушателей, тогда как у 
фра Мариано да Дженнаццано, любимца Лоренцо Медичи, церковь не могла вместить 
всех слушателей. Дженнаццано, изысканный по слогу и изящный по манерам, был в 
моде, и ходить слушать его было таким же важным делом, как восторженно 
восхищаться подвигами Сан-Антонино, как горячо толковать и спорить о 
платоновской теологии, как щедро покровительствовать раболепствовавшей перед 
богачами литературе и искусствам, тогда как в душе всех этих разбогатевших, 
холодных и издевавшихся над всем лавочников и ростовщиков был один кумир –