занавеса устраивается второе окно N, которое, будучи открытым, служит для 
сквозного освещения картины. Сначала ставни NN оставляются закрытыми, и зрители 
видят переднюю картину; затем медленно и без шума движется вперед ширма А, 
перехватывающая свет, вследствие чего отражательное освещение мало-помалу 
ослабевает, и когда передняя картина делается едва лишь видна, тогда постепенно 
отворяются ставни NN, причем задняя картина, пронизываемая врывающимися лучами, 
начинает мало-помалу вытеснять переднюю и наконец сменяет ее совершенно. Дагер 
достиг большого искусства в этом роде живописи, и его картины долго привлекали 
к себе публику, особенно
Всенощная,
в которой незаметно появлялось большое количество богомольцев там, где минуту 
тому назад стояли одни лишь пустые скамьи; не меньшим вниманием пользовалась 
также его
Долина Гольдо,
где нагроможденные скалы сменяли вид одушевленной долины. Помещенный здесь 
рисунок представляет именно эту швейцарскую долину перед страшным обрушением 
скал, случившимся 21 августа 1806 года. Когда ширма А преграждала отражательное 
освещение передней картины, начинался искусственный гром, появлялись молнии и 
порывистый свист ветра свидетельствовал об ужасной буре; затем, когда наступал 
день (другими словами, когда открывались задние ставни NN), долина была 
загромождена обрушенными скалами, озеро выступало из берегов, жилища были 
разрушены; одним словом, перед глазами развертывалась во всей страшной правде 
картина смерти и опустошения. До какой степени искусства доходили картины 
Дагера, можно судить по рассказу об одном крестьянине, который, придя 
посмотреть диораму, был до того поражен видом
Оксеррской Сен-Жерменской церкви,
что, желая убедиться в натуральности картины, а не архитектурной модели, вынул 
из своего кармана су (мелкую монету) и бросил его на картину.



Диорама Дагера

Но прежде чем сделаться изобретателем, Дагер уже зарекомендовал себя недюжинным 
художником-живописцем, и декорации, сделанные им для таких парижских театров, 
как Опера или Ambigucomique, приводили публику в гораздо сильнейшее восхищение, 
чем работы его предшественников, также знаменитых декораторов Деготти, Рибиено 
и Орланди.
Таким образом, Дагер уже с юности постоянно имел дело со световыми эффектами. 
Изобретением диорамы он показал, что ему мало изображения, он жаждал в картине 
движения, стремясь бросить на полотно саму живую природу: колеблемые ветром 
деревья, скачущих и летающих животных, движущиеся по небу облака и волшебные 
перемены освещения.
Естественно, что у человека, воспитавшегося на блестящих световых эффектах, 
могло развиться жгучее желание заставить рисовать само солнце. Примерно еще в 
1822 или 1823 году Дагеру пришло в голову добиться возможности воспроизвести и 
удержать изображения, даваемые давно уже известною камерой-обскурой. С этого 
именно времени Дагер всецело отдается своей идее: он старается 
усовершенствовать необходимые для его дела оптические приборы, исследует 
светочувствительность различных веществ, – словом, предается всей душою 
зародившейся в его мозгу идее, бросает свои кисти декоратора, становится 
рассеянным и в течение двенадцати или четырнадцати лет возбуждает в окружающих 
опасение за нормальное состояние своего рассудка.


Первая опубликованная иллюстрация камеры-обскуры, которая регистрирует 
солнечное затмение 24 января 1544 года. Рисунок сделан голландским ученым XVI 
века Рейнером Гемма-Фрисиусом


Альбрехт Дюрер. Гравюра 1525 года, показывающая приспособление с использованием 
света, разработанное немецким художником для черчения и изучения перспективы


Большая камера-обскура, сооруженная в Риме Атанасиусом Кирчером в 1646 году, 
показана без верхней и боковой стенок. Это было небольшое передвижное помещение,
 которое легко переносилось художником на место, где он хотел рисовать. 
Художник собирался в это помещение через люк. На этой гравюре очерчивает, с 
обратной стороны, изображенное на бумаге, которая висит напротив одной из линз


В воспоминаниях знаменитого химика Дюма, бывшего в двадцатых годах непременным 
секретарем Парижской академии наук, встречается любопытное место относительно 
Дагера, рисующее душевное состояние будущего великого изобретателя в лучшие 
годы его жизни: «Это было в 1827 году, я был еще молод, мне было 27 лет, когда 
ко мне в лабораторию явились доложить, что меня желает видеть какая-то дама. 
Это оказалась жена Дагера (он был женат еще с 1812 года и, сколько известно, не 
имел детей), которая, испуганная странным поведением своего мужа, стала 
спрашивать меня, не нахожу ли я, что он помешался. Что думать, восклицала она, 
когда видишь, что искусный и много зарабатывающий живописец бросает свои кисти