советовать ему войти в письменные сношения с Ньепсом; но художник, по-видимому 
тогда уже приближавшийся к цели своих также поглотивших немало времени и труда 
разысканий, сначала не последовал этому совету. Шевалье, однако, настаивал на 
своем, и плодом его стараний было то, что Дагер в конце концов решился 
списаться с неизвестным соискателем. Переписка эта сначала шла необыкновенно 
вяло из-за крайней недоверчивости Ньепса, но когда последний, наведя справки о 
Дагере у гравера Леметра, несколько успокоился от опасений, что у него могут 
вырвать плоды его работ, переписка несколько оживилась и наконец Ньепс решился 
послать Дагеру одну из своих гелиографических пластинок.
Первое личное свидание обоих изобретателей, как нам уже известно, произошло в 
1827 году, когда сильно заболевший брат Ньепса– Клод – вызвал его к себе в 
Лондон. Это первое свидание, по-видимому, не имело никаких особенных 
результатов, если не считать того, что Дагеру удалось в значительной степени 
рассеять недоверчивость Ньепса. Будучи в Лондоне, Ньепс вздумал внести записку 
о сделанном им открытии в британское Королевское общество наук (British 
Association of Sciences), для чего он обратился к посредству довольно 
известного тогда английского ботаника Бауера, которому и дал на рассмотрение 
свои пластинки. Ньепс, однако, не пожелал подчиниться основному правилу 
британского общества, по которому всякое представляемое ему открытие должно 
подвергаться обнародованию. Ввиду отказа изобретателя общество не сочло 
возможным пойти на рассмотрение его заявки.
Быть может, несколько раздосадованный этим Ньепс, по возвращении в 1829 году во 
Францию, снова посетил Дагера и на этот раз так сошелся с ним и доверился ему, 
что они договорились основать товарищество для окончательного достижения 
намеченной ими общей цели и оформили свой союз нотариальным условием. Документ 
этот, не лишенный интереса для истории фотографии, мы приведем здесь с 
некоторыми сокращениями:
«Основания временного договора между нижеподписавшимися Жозефом Нисефором 
Ньепсом, землевладельцем, проживающим в Шалоне-на-Саоне, в департаменте 
Саоны-Луары, с одной стороны, и господином Луи Жан Мандэ Дагером, 
художником-живописцем, членом Почетного легиона и управляющим диорамою, живущим 
в Париже, в здании диорамы, с другой, которые, имея в виду учредить между собою 
задуманное ими товарищество, заключили следующее предварительное условие: Ньепс,
 желая удержать при помощи особого средства, не прибегая к рисованию, виды, 
представляемые природой, произвел многочисленные опыты и изыскания для 
достижения означенного открытия. Сие последнее состоит в быстром 
воспроизведении изображений, получаемых при помощи камеры-обскуры. Господин 
Дагер, которому вышеупомянутый господин Ньепс сообщил о своем открытии, оценил 
всю важность последнего (тем более, что оно доступно значительному 
усовершенствованию) и предлагает господину Ньепсу соединиться с ним для 
достижения сего усовершенствования и для пользования всеми выгодами, какие 
могут последовать от сего нового вида промышленности. Между господами Ньепсом и 
Дагером учреждается товарищество на коммерческих основаниях под фирмою 
„Ньепс—Дагер“ для совместных работ над вышеозначенным открытием, сделанным 
господином Ньепсом и усовершенствованным господином Дагером».
В дальнейших пунктах этого договора выражалось требование, чтобы вслед за его 
подписанием договаривающиеся открыли друг другу свои секреты, не сообщая их, 
однако, никому постороннему, под страхом уплаты убытков, а также определен 
порядок самого устройства товарищества, дележа могущих последовать от их 
компании выгод и прочее. Приведенный нами договор, подписанный Дагером и 
Ньепсом, засвидетельствован 5 марта 1830 года у нотариуса в Шалоне-на-Саоне.

Документ этот представляется нам значимым в том отношении, что он помогает 
решить спор, следует ли считать Ньепса единственным истинным изобретателем 
светописи, отнимая всякую заслугу у Дагера, или разделить между ними поровну 
лавры открытия. Немногие имеющиеся известия о личных качествах Ньепса рисуют 
нам его человеком серьезного характера, дельцом-практиком, очень недоверчивым в 
тех делах, где речь может идти о материальной выгоде. Маловероятно, чтобы 
человек такого склада решился на заключение договора, не убедившись в том, что 
на
абсолютное
первенство в открытии он не имеет никакого права.

Дагер, по тем же сведениям, был человек совсем иного характера. Прежде всего 
художник, горячо преданный искусству, он и в своем открытии искал торжество 
искусства, а не промышленности. Вот почему Дагер, добившись своего, остановился 
на портрете и ландшафте, между тем как Ньепс с самого начала своих работ 
преследовал прежде всего практические цели коммерческого характера: он старался 
заменить другим материалом дорогостоящий литографический камень и таким образом 
вытеснить литографию, представлявшуюся в то время выгодным делом.
Но это же различие нравственного склада, вероятно, облегчило заключение между 
ними союза.
Ньепс, однако, не дожил до торжества открытия светописи. Возвратившись в 1831 
году в Шалон, он умер там 5 июля 1833 года, 68 лет от роду, и говорят, будто 
последние часы его были отравлены сознанием того, что он потерял лучшие годы 
жизни и расточил часть наследства своих детей, не добившись особенно 
значительных результатов.
Но ближайшее потомство по справедливости оценило заслуги одного из творцов 
светописи, и 22 июня 1885 года ему воздвигнут по международной подписке 
монумент на его родине, в городе Шалоне.