стирались, если не были помещаемы под стекло, да и тогда должны были храниться 
в футлярах. Только при таком тщательном хранении можно было сберечь дагеротип в 
течение нескольких лет. Если же он помещался в рамке, на стене, как мы теперь 
это без всякого опасения делаем с фотографическими портретами, то посеребренная 
доска покрывалась через некоторое время темными пятнами, часто уничтожавшими 
изображение и превращавшими дорого оплаченный портрет в почти ничего не 
стоившую медную дощечку. Такие черные пятна происходили от действия на 
серебряный слой пластинки сернистых газов, которые бывают в более или менее 
значительной степени примешаны и к самому чистому воздуху. Если теперь 
рассматривать снятые в 40-х и 50-х годах дагеротипы, попадающиеся, впрочем, все 
реже и реже, то мы почти всегда найдем пластинку, усеянную различной величины и 
густоты черными пятнами, так что изображение едва можно различить.
Перечисленные нами весьма крупные недостатки дагеротипии и среди них в 
особенности невозможность получения с дагеротипа копий обрекли ее на полное 
забвение уже в шестидесятых годах, и в самом названии светописи не осталось 
напоминания об имени ее изобретателя Дагера.
Тем не менее, как уже сказано, самые недостатки дагеровского способа сослужили 
немаловажную службу делу дальнейшего преуспевания светописи. До Дагера 
камера-обскура весьма мало обращала на себя внимание оптиков, смотревших на нее 
лишь как на предмет развлечения и очень неходкий товар. Отсутствие отчетливости 
и правильности в полученных при помощи дагеротипии изображениях указало на 
несовершенство существовавших приборов и явилось толчком к стремлению улучшить 
производство сферических стекол. Благодаря усилиям сначала французских, а 
позднее английских оптиков, объективы камер-обскур ныне доведены почти до 
полного совершенства, отразившегося и на других оптических приборах, каковы, 
например, различные зрительные трубы, микроскопы и т. п.

Открытие же так называемых
ускоряющих
средств, стимулированное слишком длительной паузой при позировании, и главным 
образом применение брома создало теперешнюю смесь бромистого серебра с 
желатином, дающую возможность невероятно быстрого получения изображений.




Глава IV



Ньепс. – Его жизнь и история открытия им фото– или гелиогравюры


Сведения о частной жизни Ньепса столько же отрывочны и скудны, как и известия о 
личной жизни Дагера. В этом отношении, как мы уже сказали, обоим изобретателям 
светописи гораздо менее посчастливилось, чем многим другим замечательным людям 
настоящего столетия; так что их биографу по необходимости приходится 
ограничиться теми отрывочными известиями, которые рассеяны в фотографических 
руководствах и периодических изданиях.


Портрет Жозефа Нисефора Ньепса в ранние годы


Жозеф Нисефор Ньепс. Кардинал д’Амбуаз. 1827 год. Отпечаток получен с 
гелиографической гравюры, сделанной в 1826 году


Бюст Ж. Н. Ньепса из коллекция акад. Б. С. Якоби

Жозеф Нисефор Ньепс родился 7 марта 1765 года в городе Шалоне-на-Саоне (Ch?lons 
sur Sa?ne), в зажиточной семье, предки которой, занимая довольно высокие 
государственные должности, получили дворянство. Таким образом, семья Ньепса 
принадлежала к лучшему обществу Франции дореволюционного периода. Во время 
революционных войн, в эту эпоху весьма сильного подъема у французской молодежи 
военно-патриотического духа и стремления найти во внешней войне избавление от 
раздиравших страну внутренних смут, Ньепс и его старший брат поступили на 
военную службу. Старший брат довольно долго был на военной службе, оставив ее 
уже в двадцатых годах в чине полковника. Нисефор Ньепс прослужил в войсках 
около трех лет, причем принимал участие в итальянской кампании и дослужился до 
чина подпоручика. Но вскоре тяжелая болезнь заставила его покинуть военную 
службу и искать гражданской. В 1794 году Ньепс был назначен уездным начальником 
округа Ниццы и занимал до 1801 года эту должность, соответствовавшую его 
скромным вкусам. После 1801 года он, оставив службу, переселился на родину, в 
Шалон, где поселился с младшим братом Клодом, молодость которого протекла среди 
продолжительных путешествий во всех частях света и была исполнена самых 
разнообразных приключений.

Оба брата, отличавшиеся страстью к научным и промышленным открытиям, 
объединились для общей работы и, поселившись в отцовском имении на берегу Саоны,