| |
Вдоль стен зала стоит ряд святых, каждый на своем ящике для сбора
пожертвований, которые таким образом образуют подходящий пьедестал. В центре
этой линии под роскошным балдахином из голубого шелка выставлена Дева Мария,
прислонившаяся к руке Христа. “Царица наша” наряжена в весьма декольтированное
платье из голубого сатина с короткими рукавами, выгодно обнажающими изящно
сформированную белоснежную шею, плечи и локти. Юбка, тоже из голубого сатина с
верхней юбкой из пышных кружев и буфов из просвечивающей ткани, столь же
коротка, как у балерин; едва достигая колен, она обнажает пару прекрасной формы
ног, покрытых телесного цвета шелковым трико и обутых в французские сапожки из
голубого сатина на очень высоких красных каблуках! Светлые волосы этой “Божьей
Матери” причесаны по последней моде с объемистым шиньоном и кудрями. В то время
как она прислоняется к руке своего Сына, лицо ее с любовью обращено к своему
Единородному, чья одежда и поза равно вызывает восхищение. Христос в вечернем
костюме: хвостатый фрак, черные брюки и белый жилет с низким вырезом;
лакированные туфли и белые козловые перчатки, на одной из которых искрится
дорогое кольцо с алмазом, стоимостью, надо полагать, во многие тысячи — дорогое
бразильское ювелирное изделие. Над этим туловищем современного португальского
дэнди возвышается голова с волосами, с пробором посредине; печальное и
торжественное лицо и глаза, полный терпения взгляд которых, кажется, отражает
всю горечь этого последнего оскорбления, брошенного величию Распятого.9
Египетскую Изиду ее почитатели тоже представляли как Девственную Мать,
которая держит в руках своего младенца-сына, Гора. В некоторых статуях и
барельефах, где она появляется одна, ее изображают совершенно нагой или
укутанной с головы до ног. Но в мистериях, как и почти все богини, она
завуалирована с головы до ног, как символ материнского целомудрия. Нам не
причинило бы никакого вреда, если бы мы позаимствовали у древних хоть
сколько-нибудь поэтического чувства из их религий и внутреннего почитания,
какие они питали по отношению к своим символам.
Будет только справедливо сказать сразу, что последний из истинных христиан
умер вместе с последним из непосредственных апостолов. Макс Мюллер задает
веский вопрос:
“Как может миссионер при таких обстоятельствах удовлетворять удивление и
вопросы своих учеников, если он не может указать на это семя10 и рассказать им,
каким было задумано христианство? Если он не может показать, что, подобно всем
другим религиям, Христианство тоже имело свою историю; что христианство
девятнадцатого века не есть христианство средних веков, и что христианство
средних веков не было христианством первых Соборов; что христианство первых
Соборов не было христианством апостолов, и что только то, что было сказано
Христом, было хорошо сказано?” [47, т. I, с. 26, Предисловие]
Таким образом, мы можем вывести заключение, что единственной характерной
разницей между современным христианством и старыми языческими верованиями
является вера первого в личного дьявола и в ад.
“У арийских народов не было никакого дьявола”, — говорит Макс Мюллер. —
“Плутон, хотя обладал угрюмым характером, был весьма почтенной личностью; и
(скандинавский) Локи, хотя и личность озорная, не был бесом. Германская богиня,
Хелл, тоже, подобно Прозерпине, когда-то видела лучшие дни. Поэтому, когда
германцам поднесли идею о настоящем дьяволе, семитическом Сете, Сатане или
Diabolus — они отнеслись к нему весьма добродушно”.
То же самое можно сказать об аде. Гадес весьма отличался от нашего царства
вечных мук и мог бы быть назван скорее промежуточным состоянием очищения. Также
и скандинавский Хел или Хела не подразумевают состояния или места наказания,
ибо когда Фригг, горем убитая мать Балдура, белого бога, который умер и
очутился в мрачных обителях теней (Гадеса), послала Хермода, сына Тора, на
поиски ее любимого дитяти, то посланец нашел его в безжалостной области — увы!
но все же удобно усевшимся на скале и читающим книгу [136]. Кроме того, у
северян царство мертвых расположено в высоких широтах Полярной области; это
холодное и неприветливое обиталище, и ни студеные залы Хела, ни занятие Балдура
ничем не напоминают пламенеющий ад вечного огня и жалких “осужденных” грешников,
которыми церковь так щедро населяет его. Не более это — египетский Аменти,
место суда и очищения; и не Ондерах — пропасть мрака индусов, ибо даже падшим
ангелам, которых швырнул туда Шива, Парабрахма разрешил считать это
промежуточным состоянием, в котором им предоставляется возможность
подготовиться для высших ступеней очищения и искупления от тяжких условий.
Геенна Нового Завета была местностью за стенами Иерусалима, и упоминая ее,
Иисус употреблял лишь обычную метафору. Откуда же тогда пришла мрачная догма об
аде, этот Архимедов рычаг христианского богословия, посредством которого им
удалось удержать в подчинении бесчисленные миллионы христиан в течение
девятнадцати столетий? Несомненно не из еврейских Писаний, и мы обращаемся за
подтверждением этого к любому хорошо осведомленному еврейскому ученому.
Единственное указание на что-то, похожее на ад, имеющееся в Библии, это
Геенна или Хинном, долина близ Иерусалима, где был расположен Тофет, место, где
постоянно поддерживался огонь в санитарных целях. Пророк Иеремия сообщает нам,
что израильтяне имели обычай в том месте приносить в жертву Молоху-Геркулесу
своих детей; и позднее мы находим, что христиане спокойно заменили это божество
своим богом милосердия, гнев которого не может быть утихомирен, если церковь не
пожертвует ему своих некрещенных детей и согрешивших сыновей на алтарь “вечных
мук”!
Откуда же тогда богословы узнали условия ада настолько, чтобы
действительно делить его на два вида: paena damni и paenae sensus; первое
означает лишение блаженных видений, второе — вечные муки в озере огня и серы?
|
|
