единое и тождественное, исповедуемое и применяемое посвященными всех стран, 
которые одни только были осведомлены о его существовании и значительности. 
Установить его происхождение и время возникновения и окончательного 
сформирования — это теперь уже вне человеческих возможностей. Однако, единого 
взгляда достаточно, чтобы убедиться, что оно не могло достичь чудесного 
совершенства, в каком мы находим его в остатках различных эзотерических систем, 
иначе как в течение непрерывного ряда веков. Такая глубокая философия, такой 
возвышенный кодекс нравственности и практические результаты, столь убедительно 
и единообразно доказуемые, не являются достижением одного поколения или даже 
отдельной эпохи. Факт должен был укладываться на факт, вывод на вывод, наука 
порождала науку, и мириады яснейших человеческих умов размышляли над законами 
природы, прежде чем это древнее учение приняло конкретную форму. Доказательства 
этой тождественности основного учения в древних религиях можно найти в 
распространенности системы посвящений, в существовании тайных каст 
священнослужителей, которые являлись хранителями мистических слов силы, и в 
публичных демонстрациях феноменальной власти над силами природы, указывающей на 
общение со сверхчеловеческими существами. Каждый подход к мистериям всех этих 
народов охранялся с тою же самою ревностною заботою, и во всех смертной казни 
предавали посвященного любой степени, если он выдал доверенные ему тайны. Мы 
видели, что так было в элевсинских и вакхических мистериях, среди халдейских 
магов и у египетских иерофантов; тогда как у индусов, от которых все они 
произошли, это же самое правило существовало с незапамятных времен. В этом у 
нас нет никаких сомнений, ибо в “Агручада Парикшай” ясно сказано: 
      “Каждый посвященный, к какой бы степени он ни принадлежал, если он 
раскроет великую священную формулу, должен быть предан смерти”. 
     Вполне естественно, что эта самая высшая мера наказания была предписана во 
всех многочисленных сектах и братствах, которые в различное время возникали из 
древнего корня. Мы находим ее у ранних ессеев, гностиков, теурго-неоплатоников 
и средневековых философов; и в наши дни даже масоны увековечивают память о 
старых обязательствах в наказаниях перерезанием горла, расчленением и 
выпусканием внутренностей, чем угрожают кандидатам. Как масонское “слово 
мастера” передается только “чуть дыша”, такая же самая предосторожность 
предписана в халдейской “Книге Чисел” и в еврейской “Меркабе”. При посвящении 
древний уводил неофита в уединенное место и там шептал ему в ухо великую тайну 
[256]. Масон клянется под угрозой страшных наказаний, что он не сообщит 
секретов какой-либо степени “брату низшей степени”, и “Агручада Парикшай” 
говорит: 
      “Любой посвященный третьей степени, который прежде времени раскроет 
посвященным второй степени истины, должен быть предан смерти”. 
     И опять, масонский подмастерье соглашается, чтобы “его язык был вырван с 
корнем”, если он что-нибудь разгласит профану; и в индусских книгах посвящения, 
в той же самой “Агручада Парикшай” мы находим, что у любого посвященного первой 
степени (самой низкой), если он выдаст тайны своего посвящения членам других 
каст, для которых эта наука должна оставаться запечатанною книгою, “будет 
вырезан язык”, и он будет подвергнут другим изуродованиям. 
     В дальнейшем мы укажем на доказательства этой тождественности обетов, 
формул, ритуалов и доктрин среди древних вероисповеданий. Мы также докажем, что 
не только память о них все еще сохранилась в Индии, но также и Тайное Общество 
все еще живо и так же деятельно, как и всегда. После прочтения всего того, что 
мы собираемся сказать, можно только прийти к выводу, что главный понтиф и 
иерофант, Брахматма все еще доступен для тех, “кто знают”, хотя, возможно, под 
другим названием: и что разветвления его влияния распространяются по всему миру.
 Но мы теперь снова вернемся к периоду раннего христианства. 
     Как будто он не был осведомлен, что в экзотерических символах имеется 
эзотерическое значение, и что сами мистерии состояли из двух частей — меньшие в 
Агре, высшие в Элевсине — Климент Александрийский со злобным фанатизмом, какой 
можно было бы ожидать от неоплатонического отступника, но что поразительно со 
стороны этого, в общем, ученого и честного Отца, обозвал мистерии непристойными 
и дьявольскими. Каковы бы ни были ритуалы, совершаемые среди неофитов до того, 
как они переходили к высшим формам наставления; как бы неправильно ни были 
поняты испытания Katharsis или очищения, в течение которых кандидаты 
подвергались различного рода испытаниям; и как бы сильно духовный или 
физический аспект ни предрасполагал к клеветническим измышлениям, — только 
злобные предрассудки могли заставить человека сказать, что под этим внешним 
значением не было значительно более глубокого и духовного значения. 
     Определенно абсурдно судить древних с нашей нынешней точки зрения на 
пристойность и достоинство. И вне всякого сомнения, что не та церковь — которая 
теперь стоит обвиненная всеми современными исследователями символов в 
присвоении в точности тех же самых эмблем в их грубейшем аспекте и которая 
чувствует себя бессильной опровергнуть эти обвинения — может бросить камень в 
тех, которые послужили ей образцами. Когда такие люди как Пифагор, Платон и 
Ямвлих, прославившиеся своею нравственностью, чистотою, участвовали в мистериях 
и говорили о них с почтительностью, то не пристало нашим современным критикам 
судить о них по одному только внешнему виду. Ямвлих дает объяснения самому 
худшему; и его объяснение должно бы внушить полное доверие умам, свободным от 
предвзятых мнений. 
      “Показы такого рода”, — говорит он, — “в мистериях были представлены с 
целью освобождения нас от безнравственных страстей путем доставления 
удовольствия зрению и в то же время подавляя все нехорошие мысли благоговейной 
святостью, какая окружала эти обряды” [214]. “Мудрейшие и лучшие люди