мира, — тогда, и только тогда Латинская церковь полностью очнулась и 
почувствовала опасность. Сообщалось, что одно чудо за другим совершалось в 
кружках спиритуалистов и в лекционных залах месмеристов; больные исцелялись, 
слепые прозревали, хромые начинали ходить, глухие — слышать. Дж. Р. Ньютон в 
Америке и Дю Потэ во Франции исцеляли множества без малейших претензий на 
божественное вмешательство. Великое открытие Месмера, которое открывает 
серьезному исследователю механизм природы, покоряло, как бы магической силой, 
органические и неорганические тела. 
     Но это еще не было самое худшее. Более ужасная беда для церкви произошла 
вследствие вызывания из верхнего и нижнего миров множеств “духов”, личное 
поведение и беседы которых разоблачали, как ложные наиболее хранимые и выгодные 
для церкви догмы. Эти “Духи” утверждали, что они являются подлинными 
развоплощенными сущностями отцов, матерей, сыновей и дочерей, друзей и знакомых 
лиц, наблюдающих эти вещие феномены. Казалось, что Дьявол не имеет объективного 
существования, и это нанесло удар по самому основанию, на котором покоился трон 
Св. Петра.20 Ни один дух, за исключением издевающихся манекенов Планшета, не 
признавался даже в отдаленнейшем родстве с его Сатанинским величеством и не 
отводил ему под управление ни вершка территории.   Духовенство чувствовало, что 
его престиж падает с каждым днем, так как оно видело, как люди нетерпеливо 
стряхивали с себя при ярком дневном свете истины темные завесы, которые столько 
веков закрывали им глаза. Затем, наконец, удача, которая до того была на их 
стороне в течение долгой войны между богословием и наукой, переметнулась к 
противнику. Помощь последней в изучении оккультной стороны природы была в самом 
деле драгоценна и своевременна, и наука невольно расширила когда-то узкую тропу 
феноменов в широкую дорогу. Если бы этот конфликт не дошел до кульминации в 
мгновение ока, — мы могли бы увидеть воспроизведенные в миниатюре позорные 
сцены эпизодов Салемского ведьмовства и монахинь Лоудуна. Но вышло, что 
духовенство заставили замолчать. 
     Но если наука неумышленно способствовала прогрессу оккультных феноменов, 
то последние аналогично помогли самой науке. До того дня как вновь 
воплотившаяся философия смело потребовала себе место в мире, было мало ученых, 
которые брались за трудную задачу исследований сравнительного богословия. Эта 
наука занимает область, в которую до сих пор проникло только несколько 
исследователей. Сопряженная с этим необходимость хорошо знать мертвые языки 
неизбежно сокращала число исследователей. Кроме того, в ней имелось меньше 
общей нужды до тех пор, пока люди не могли заменить христианскую 
ортодоксальность чем-то более ощутимым. Одним из наиболее неотрицаемых фактов 
психологии является то, что средний человек может столь же мало существовать 
без религиозного элемента, как рыба без воды. Голос истины, “голос, который 
сильнее мощнейшего грома”, говорит внутреннему человеку в девятнадцатом веке 
христианской эры, как он говорил в соответственном веке до Р. X. Бесполезна и 
невыгодна задача предлагать человечеству выбор между будущей жизнью и 
уничтожением. Единственный шанс, остающийся для тех друзей человеческого 
прогресса, которые стремятся установить для блага человечества веру, впредь 
совершенно освобожденную от суеверия и догматических пут, — заключается в том, 
чтобы обратиться к нему со словами Иисуса Навина: “Изберите сегодня ныне, кому 
служить, богам ли, которым служили ваши отцы, бывшие за рекою, или же богам 
Аморреев, в земле которых живете” [Иисуса Навин, XXIV, 15]. 
      “Наука о религии”, — писал Макс Мюллер в 1860 г., — “только что 
зарождается... В течение последних пятидесяти лет подлинные документы, 
касающиеся наиболее значительных религий мира, попадали в руки человечества 
весьма неожиданным и почти чудесным образом.21 Перед нами теперь раскрыты 
канонические книги буддизма; “Зенд-Авеста” Зороастра больше не является 
запечатанной книгой; и гимны “Ригведы” раскрыли состояние религий, 
предшествовавших первым истокам той мифологии, которая у Гомера и Гесиода 
предстает перед нами, как заплесневшие развалины”.22 
     В своем ненасытном желании расширить царство слепой веры, архитекторы 
христианского богословия были вынуждены скрывать как только можно истинные 
источники религий. Говорят, что с этой целью они сжигали или уничтожали другим 
путем все первоначальные рукописи по “Каббале”, магии и оккультным наукам, где 
только их руки могли до них добраться. Они по невежеству полагали, что наиболее 
опасные писания этого рода погибли вместе с последним гностиком; но 
когда-нибудь они смогут обнаружить, что ошиблись. Другие подлинные и столь же 
значительные документы, вероятно, снова появятся “весьма неожиданным и почти 
чудесным образом”. 
     Странные предания живут в различных частях Востока — например, на Афонской 
горе и в пустыне Нитрии — среди неких монахов, и у ученых раввинов в Палестине, 
которые проводят свои жизни, комментируя “Талмуд”. Они говорят, что не все 
свитки и рукописи, объявленные историей сожженными Цезарем, христианской чернью 
в 389 г. и арабским генералом Амру, были уничтожены, как обычно полагают; и об 
этом они рассказывают следующее: Во время борьбы за трон в 51 году до Р. X. 
между Клеопатрой и ее братом Дионисием Птолемеем, Брукион, в котором хранилось 
более семисот тысяч свитков, переплетенных в дерево и в огненепроницаемый 
пергамент, подвергался восстановлению, и значительная часть подлинных рукописей,
 считавшихся наиболее ценными и с которых не были сняты копии, — была сложена в 
доме одного из библиотекарей. Так как пожар, пожравший остальное, был 
результатом случайности, то всякие предохранительные меры отсутствовали. Но они 
добавляют, что прошло несколько часов с того момента, когда огонь с горящего 
флота, подожженного по приказу Цезаря, перекинулся на здания гавани в городе, и 
что все библиотекари с помощью нескольких сот рабов, прикрепленных к музею,