По сути, вокруг названного вопроса ведется два диспута. Первый - это 
диспут между философами науки о том, что такое научные законы. Второй - это 
спор о том, полезны ли такие законы для социологии и если да, то каково их 
применение.
      Я буду рассматривать как непроблематичное утверждение о том, что 
социологи стремятся объяснить разные вещи, даже если понимать объяснение в 
предельно широком смысле, включающем в себя описание, понимание (в том особом 
значении, в котором это слово употребляется в социологии) и т.п. Многие 
представители социальных наук настаивали на том, чтобы отделить собственно 
объяснение от этих более широких трактовок. (Как мы увидим позднее, это часто 
происходило потому, что их концепция объяснения в значительной мере опиралась 
на идею научных законов.) Я, однако, хотел бы избрать отправной точкой ту 
концепцию объяснения, которую мы используем в повседневной жизни и которая 
объединяет множество различных способов объяснять. В частности, ответом на 
вопрос о том, почему что-либо происходит, например на вопрос: "Зачем они это 
делают?", нередко будет описание действий. Если вы спросите о причине 
конкретного скопления людей, зачастую вполне удовлетворительными будут ответы: 
"Это - футбольный матч", "Это - полевая обедня" или "Демонстрация...". Конечно, 
затем могут возникнуть другие вопросы, скажем, почему матч происходит на 
стадионе Б, а не на стадионе А, или, более фундаментально: "А что такое 
футбольный матч, обедня и т.п.?". В ответ на первый вопрос можно сказать, что 
стадион А - лучше или более соответствует целям данного мероприятия; что 
стадион Б - закрыт на ремонт или, что может показаться более интересным, что 
мэрия решила удержать участников мероприятия как можно дальше от центра города. 
Интересная структурная особенность последнего из приведенных объяснений 
заключается в том, что оно объясняет, рассказывая историю или, по
      [129]
крайней мере, отсылая к возможной истории о процессе (или совокупности 
процессов), приведшем к объясняемой ситуации. Это, конечно, та самая форма 
объяснения, которую мы часто обнаруживаем в исторических повествованиях.
      Объяснение второго типа, отвечающее на вопрос: "А что такое матч, обедня 
и т.п.?", повлечет за собой более полное описание структуры, целей и других 
черт объясняемых действий. Результатом могут оказаться ни много ни мало 
многотомные исследования по социологии спорта, религии, политической 
деятельности и т.п.
      Таким образом, вопрос о том, что делает объяснение собственно объяснением 
или что делает его хорошим объяснением, оказывается весьма трудным, и может 
возникнуть необходимость в детальном исследовании не только логических свойств 
объяснения, но и контекста, в котором оно дается. Вы, например, можете 
приобрести шутливый плакат, "объясняющий" структуру игры в крикет посредством 
обыгрывания слов "внутрь" и "наружу". Плакат будет обладать формальными 
свойствами объясняющего описания, но понять его сможет только тот, кому правила 
крикета уже известны. Утверждение "Я был болен" имеет форму социально 
признанного хорошего объяснения для того, например, чтобы объяснить, почему не 
сдал в срок рукопись для данного сборника, но подозрительный редактор, возможно,
 пожелает узнать, насколько болен, как долго я болел и т.п.
      Цель этих вводных замечаний - показать, сколь разнообразные формы 
принимает объяснение в повседневной жизни. Повторюсь, заметив, что исхожу из 
того, что мы согласны относительно необходимости или, по меньшей мере, 
желательности объяснений в описанных смыслах. Вопрос, однако, заключается в том,
 могут ли законы помочь нам объяснить жизнь общества, или же они лишь сбивают 
нас с толку и отвлекают от искомого объяснения. Но прежде, чем ответить на этот 
вопрос, нужно уточнить, что понимается под "законами".
      В английском, как и во многих других европейских языках, термин "закон" 
применяется и к научным законам, и к правовым принципам, находящим свое 
выражение в законодательных актах, конституциях и т.п. Напоминание об этом 
обстоятельстве не лишено смысла, так как оно сообщает нам нечто существенное об 
истории самого термина. Принимаемые правительствами законы имеют своей целью 
установление порядка, регулярности (regularities) в общественной жизни, что и 
достигается, когда
      [130]
людям сообщают, что они должны делать и что - не должны, и грозят наказать в 
согласии с уголовным или гражданским кодексом тех, кто станет делать 
недозволенное. Следовательно, если существует Верховный Законодатель, 
сотворивший мир, каков он есть, наблюдаемые нами в природе упорядоченности 
наверняка являются результатом того, что вещи повинуются "Его" воле, точно так 
же, как человеческие создания, в общем и целом, повинуются законам политических 
и религиозных сообществ, к которым они принадлежат.
      Идея "законов природы" начинает отделяться от этой, исходно теологической,
 концепции примерно в семнадцатом веке, когда современная западноевропейская 
наука делает свои первые успешные шаги. Остаются, однако, две "близнецовые" 
идеи - регулярности и необходимости. (Слова "регулярность, правильность"2 , 
конечно, обнаруживают связь со словом "правило", и мы до сих пор говорим о том, 
что неодушевленные предметы "повинуются" законам, например закону всемирного 
тяготения.) Регулярность означает, что вещи всегда ведут себя тем способом, 
который описывается законом; необходимость подразумевает, что они почему-либо 
вынуждены так себя вести. Ну а люди, которых, начиная с девятнадцатого века, 
принято называть учеными, открывают такие законы и используют их для описания 
или объяснения явлений природы.
      Но как только философы принялись за анализ этих законов, идеи 
регулярнос