действительности происходит обратное: мы ищем и находим теорию, соответствующую 
нашим установкам. Когда мы натыкаемся на какую-то понравившуюся нам идею, мы 
автоматически пропускаем ее через наш внутренний “компьютер”. Если она 
соответствует той программе, которая заложена в нас, мы заявляем свои права на 
нее. Если же нет, то мы эту идею отвергаем как ложную или, по крайней мере, 
бесполезную.
        
        
      Использование своего “я”
       
        Прежде чем окружить себя доспехами теорий и методик, которые смогли бы 
обеспечить нашу безопасность, когда нам будет недоставать мужества, жизненно 
важно заглянуть в собственный мир ценностей и убеждений. Особенно это верно, 
если исходить из предположения о том, что основным орудием терапевта является 
он сам. 
        Иными словами, для того чтобы быть терапевтами, мы должны вновь 
изобретать колесо. Мы должны бороться с жизнью и сами с собой до тех пор, пока 
не сможем видеть то, что скрыто от поверхностного наблюдения. Мы должны иметь 
доступ к нашим собственным импульсам, интуиции и ассоциациям и не терять с ними 
связи. Только когда вы боретесь сами с собой, вы можете принести в 
терапевтический кабинет свою личность, а не только униформу терапевта.
        Одна из реальных опасностей в нашей области, которая может сделать нас 
профессионально несостоятельными, - это придание слишком большого значения 
внешним фактам. Важно понять, что мы отбираем и организуем эти "факты", 
пропуская их через наши внутренние механизмы. Это позволяет приспособить их к 
нашей личностной системе убеждений. Помните, я могу видеть вас только через 
того себя, которого я знаю. Я могу понять вашу семью только сквозь фильтр моей 
собственной семьи. Поиск моего “я” является центральным в использовании этого 
“я” в терапевтической работе.
        Одним из самых предварительных показателей того, насколько хорошо я 
способен работать с конкретной семьей, является степень, в которой я в 
состоянии увидеть себя в ней. Это позволяет сделать некоторый прогноз о том, 
насколько полно я могу войти в семейную систему, утвердиться в ней. Если я 
действительно могу увидеть себя в контексте их трудностей, тогда у нас есть 
шанс. Однако, если они очень отличаются, очень чужды, не свойственны моему миру,
 у нас будут проблемы. Если наши миры слишком отличаются друг от друга, 
приглашение ко-терапевта, который не понаслышке знаком с их образом жизни, 
могло бы иметь неоценимое значение. Сильный культурный диссонанс не 
препятствует терапии, но вы должны серьезно принимать его во внимание.
        Кроме того, если я замечаю, что у меня большие проблемы в работе с 
данной семьей, хорошо дать им знать об этом. Реплики следующего типа могут 
вдохнуть жизнь в работу: "Вы знаете, у меня сложности с тем, что я не слышу в 
ваших высказываниях ничего личностного. Я не могу понять смысла ваших страданий.
 Если вы станете вести себя более открыто, может быть, я почувствую себя более 
включенным".
        Любая терапия, в конце концов приносящая пользу, включает в себя 
определенные элементы страдания и борьбы. В то время как семья старается 
завоевать новую территорию, их собственное жизненное пространство оказывается 
ненадежным. Для того, чтобы рискнуть отправиться в путешествие, они должны 
принять идею о том, что боль является скорее не врагом, а компаньоном. И я 
должен заботиться о них, сопереживать, чтобы помочь им сделать боль переносимой.
 И если они почувствуют мою заботу, то осмелятся отправиться со мной в 
путешествие. В другом случае они будут достаточно осторожны и скорее всего 
отвергнут предложение.
        Личностная конфронтация - это обратная сторона личностной заботы. Ты 
способен любить в той степени, в которой способен ненавидеть. Как однажды 
сказал Винникотт (1949), "если ты не был ненавидим твоим терапевтом, ты был 
обманут". Личностная конфронтация представляет собой очень ценный опыт, 
оживляет всех нас, поэтому я хочу, чтобы "они" оказались лицом к лицу со мной, 
были мне противопоставлены. Это заставляет кровь течь быстрее. И важен здесь 
именно опыт, а не результат.
        Так же и в браке, где взаимоотношения супругов предполагают заботу как 
существенную их подструктуру: эти взаимоотношения могут обогатиться и усилиться 
при помощи конфронтации. Те пары, в которых конфронтационные взаимоотношения 
отсутствуют, склонны к распаду. Возможно, в терапевтическом процессе этого 
достичь легче, чем в браке. Мой вклад как терапевта состоит в том, чтобы 
включиться в реальный опыт семьи, а не пытаться эту семью изменить. 
Конфронтация больше похожа на интенсивный обмен точками зрения, чем на 
манипуляцию. Мои усилия направляются на то, чтобы быть честным с ними, давая им 
свободу решать, что им потом, собственно, делать с этим опытом.
        Приведу пример. Посреди первичной беседы с одной семьей сессия стала 
вялой, скучной, как бы выдохлась, и я поймал себя на том, что думаю о проблемах,
 связанных с моей парусной шлюпкой. Состоялся следующий обмен репликами:
        
       П: Ну хорошо, о чем мы сейчас будем говорить? Здесь эксперт вы.
       Терапевт: Забавно, что вы спрашиваете об этом. А я вот сижу здесь и 
думаю о своих проблемах с парусной шлюпкой. Соединительные скобы сломались, и я 
не могу их починить.
        (Пауза)
       М: Вам тоже скучно, а? Последние 10 минут мне как-то до смерти стало