боевые Меня к вам принесли от дальних берегов…
      
      И чтобы не было неясности, про каких именно варягов идет речь, добавляет:
      
      Для викингов-князей я тот же древний Тор.
      
      Другие ученые видели в нем литовского Бога (того же Перкуна). Вытащили 
даже албанское (!) не то божество, не то просто слово «перынди» или «перенди». 
А.Н. Робинсон определил Стрибога совершенно изумительным образом: это, 
оказывается… «славяно-половецкое Божество». С какой стороны этот Бог с насквозь 
славянским именем оказался причастен к степнякамполовцам, предкам татар, 
казахов и алтайцев, лично я, читатель, постичь не в силах. Что до Даждьбога, то 
самые рьяные сторонники «теории заимствований» не сумели отыскать на него 
какого-нибудь компромата. Чересчур уж прозрачным было славянское звучание его 
имени. Словно бы в отместку, его почитание постарались сузить до неприличия - 
Даждьбог оказывался то киевским Божеством (все тот же Аничков), то 
черниговско-северским (польский исследователь Хенрик Аовьмянский).
      Если Вас, читатель, изумит этот странный аукцион, на котором славянские 
ученые словно старались побыстрее сбыть на сторону Богов своих предков, я 
охотно объясню, в чем дело. Дело во времени. Вторая половина девятнадцатого 
столетия и первая половина столетия двадцатого были временем величайшей смуты в 
умах - смуты, которая с неизбежностью выплеснулась в 1917 году на просторы 
реальной России и залила их кровавым потопом. Со смертью государя-рыцаря, 
железного императора Николая Павловича, умы русского общества охватило брожение,
 вылившееся в два основных направления: западничество и славянофильство. 
Западники, либералы-прогрессисты, не находили ничего хорошего в прошлом России, 
наблюдая там одну дикость и отсталость. Во имя прогресса России следовало, по 
мнению этих господ, как можно скорее отказаться от всех «пережитков прошлого» и 
как можно больше подражать таким светочам прогресса, как Англия и Франция. 
Славянофилы-почвенники, напротив, смотрели на западные народы, как на чужаков, 
и видели спасение России в возвращении к православным ценностям и объединении 
под знаменем этих ценностей всех славян, коим надлежало (исключительно по 
мнению славянофилов, сами славяне, особенно поляки, относились к этим проектам 
без всякого энтузиазма) слиться в единой братской семье под сенью православного 
креста и скипетра русских царей - вкупе с «братскими» инородцами Сибирской 
тайги. Кавказских гор, болот Карелии и Поволжья, кочевников степей и тундр. 
Казалось бы, ничего общего у этих течений быть не могло - однако не все было 
так просто. Много позже один из этих людей сравнил их споры с образом 
византийского орла, герба империи: «Головы смотрели в разные стороны, но сердце 
билось об одном». Вот уж воистину… как только доходило до дела, яростно 
спорившие «мыслители» оказывались полностью единодушны. Это проявилось, скажем, 
в изумительных по бессмысленности балканских войнах. Русских парней-рекрутов из 
нищих, лапотных, завшивленных, неграмотных русских деревень отправляли погибать 
за сытых усатых «братушек» из чистеньких благополучных домов под добротной 
черепичной кровлей, не торопившихся не то что погибать за 
«славянскоправослав-ное братство» или «во имя торжества прогресса над османским 
мракобесием», но даже и делить щедро намазанную коровьим маслом кукурузную 
лепешку с полуголодным русским солдатиком. И, однако, ни западники, ни 
славянофилы своего протеста не выказали. Одних устраивало то, что солдаты 
«отсталой» России гибнут во имя интересов «прогрессивных» Франции и Англии. 
Других - все то же «братство», до которого никому, кроме них, дела не было - ни 
сербским князьям, проигрывавшим друг дружке в карты пожертвования русских 
добровольцев. Ни бугаямболгарам, прятавшим зерно от русских фуражиров и 
рассыпавшимся по подвалам и кукурузным полям при первом появлении на горизонте 
турецких войск. Ни матери какого-нибудь Про-шки или Федьки, разорванного бомбой 
или поднятого на турецкие штыки за тридевять земель от родной избенки под 
соломенной крышей.
      Столь же трогательное единение «непримиримые оппоненты» выказывали, портя 
отношения России с ее единственным надежным союзником в Европе и, кстати, 
наиболее близким родичем славян по крови - немцами. Короче говоря, сравнивший 
западников-прогрессистов и славянофилов с двухголовым византийским мутантом был 
насквозь прав. А замечательный русский поэт А.К. Толстой высказался по этому 
поводу и вовсе исчерпывающим образом:
      Идут славянофилы и нигилисты,
      У тех и у других ногти нечисты,
      Ибо, хотя они не сходятся в теории вероятности,
      Но сходятся в неопрятности.
      И оттого нет ничего слюнявее и плюгавее
      Русского безбожия и православия. [5]
      
      В отношении русских Богов из выстроенного Владимиром капища оба лагеря 
проявляли то же трогательное единение. Западники в очередной раз рады были 
показать, что ничего своего «в этой стране» отродясь не бывало, и даже 
Языческих истуканов-де русские завозили из-за границы. Что до славянофилов, то 
тем очень хотелось доказать, что хорошие славяне, в отличие от ужасных тевтонов,
 никогда не были язычниками, не ставили кумиров, не приносили жертв. Эти 
кроткие, милые люди просто были созданы для православия. То есть я хочу сказать 
- того сказочного, лубочного, прянично-суса-льного православия, что, как и 
всеславянское братство, существовало лишь в мозгу славянофилов, не имевшего 
ничего общего с реальным историческим византийским православием, с его пытками