по 
мнению Фрейда, произведении всей мировой литературы.

Вспомните историю Иова. Это человек праведный, подвергшийся гонениям, человек, 
который хочет оправдаться перед Господом, человек, осуждаемый друзьями, человек,
 надеющийся на справедливость; наконец Господь отвечает Иову из бури. Он 
говорит, что далек от человеческих мерок. Чтобы подтвердить это, Он приводит в 
пример созданных Им бегемота и кита. Мы должны ощутить, замечает Макс Брод, что 
бегемот, «Веgemoth» («звери»), так огромен, что носит имя во множественном 
числе, а Левиафан может быть одним из двух животных – крокодилом или китом. Бог 
говорит, что он столь же непостижим, как эти чудовища, и не может быть измерен 
людскими мерками.

К этой же мысли приходит Спиноза, говоря, что, когда человек придает Богу 
людские свойства, это все равно как если бы треугольник считал Бога в высшей 
степени треугольным. Говорить, что Бог справедлив, милосерд, – такое же 
проявление антропоморфизма, как утверждение, что у Бога есть лицо, глаза или 
руки. И вот у нас высшее Божество и эманации низшего порядка. «Эманации» 
кажется подходящим словом, потому что Бог не может быть виноват; потому что, 
как говорил Шопенгауэр, виноват не король, а министры, и потому что эти 
эманации создают наш мир.

Существует несколько попыток оправдать зло. Начну с классического определения 
теологов, утверждающих, что зло – отрицание, и что сказать «зло» означает 
просто констатировать отсутствие добра; такое оправдание каждому чувствующему 
человеку явно покажется ложным. Любая физическая боль не менее, а, возможно, 
более живое ощущение, чем любое наслаждение. Несчастье – это не отсутствие 
счастья, не его отрицание; когда нам плохо, мы ощущаем присутствие несчастья.

Существует доказательство Лейбница, очень изящное, но столь же ложное, в защиту 
существования зла. Вообразим две библиотеки. Одна состоит из тысячи экземпляров 
«Энеиды», которая считается совершенной книгой и, возможно, таковой и является. 
В другой библиотеке – тысячи книг разного достоинства, и среди них – том 
«Энеиды». Какая из библиотек лучше? Разумеется, вторая. Лейбниц приходит к 
выводу, что зло необходимо для разнообразия мира.

Другой обычно приводимый пример – это пример с картиной, прекрасной картиной, 
скажем, Рембрандта. Темные места на полотне соответствуют злу. Лейбниц, 
очевидно, забывает, приводя в пример полотна и книги, что одно дело, если в 
библиотеке есть плохие книги, а другое – быть такой книгой. Если мы из таких 
книг, то обречены аду.

Не все способны – не знаю, способен ли я, – на экстаз Кьеркегора, который 
сказал, что, если для разнообразия мира необходимо, чтобы в аду была 
одна-единственная душа, и эта душа – его, он воспоет из глубин ада хвалы 
Всемогущему.

Не знаю, легко ли так чувствовать; не знаю, продолжал бы Кьеркегор думать так 
же после нескольких минут, проведенных в аду. Но мысль, как видите, относится к 
главнейшей проблеме – проблеме существования зла, которую гностики и каббалисты 
решали одинаково.

Они решили ее, говоря, что Вселенная – творение несовершенного божества, чья 
божественность близка к нулю. То есть бога, а не Бога, бога, стоящего намного 
ниже Бога. Не знаю, может ли наш разум иметь дело с такими неопределенными 
понятиями, как Бог, Божественность, или с теорией Василида, теорией гностиков о 
365 и эманациях. Однако мы можем принять идею несовершенного божества – 
божества, которое должно слепить этот мир из неподходящего материала. Здесь мы 
приходим к мысли Бернарда Шоу, сказавшего: «Бог создается сейчас». Бог не 
принадлежит прошлому, возможно, не принадлежит настоящему; Бог – это Вечность. 
Бог может быть будущим; если мы благородны, разумны, светлы, мы помогаем 
созданию Бога.

В «Вечном огне» Уэллса сюжет и герой заставляют вспомнить книгу Иова. Под 
действием наркоза герою видится бедно оборудованная лаборатория, в которой 
работает старик. Это Бог; он выглядит раздосадованным. «Я делаю все, что могу,
 – говорит он, – но вынужден работать с очень трудным материалом». Зло – 
неподатливый материал Бога, а добро – это доброта. Но добро в конечном счете 
должно победить и побеждает. Не знаю, верим ли мы в прогресс, думаю, что да, во 
всяком случае, в генетическую спираль – мы идем вперед и возвращаемся, но в 
итоге становимся лучше. Можно ли говорить так в нашу жестокую эпоху? И сейчас 
берут в плен и сажают в тюрьмы, возможно, в концентрационные лагеря, но 
все-таки берут в плен. Во время Александра Македонского было естественным, что 
войско победителей убивало всех побежденных и разоряло дотла захваченный город. 
Может быть, мы стали и разумнее. Скромный пример этого – наш интерес к тому, 
что думали каббалисты. Наш разум открыт, и мы готовы изучать не только 
разумность одних, но и глупость других, и суеверия третьих. Каббала годна не 
только для музея, она представляет собой род метафоры мышления.

Сейчас мне хотелось бы сказать об одном из мифов, об одной из самых любопытных 
легенд каббалы – о големе, вдохновившем Мейринка на известный роман, а меня – 
на стихотворение. Бог взял комок земли («Адам» означает «красная земля»), 
вдохнул в нее жизнь и создал Адама, который для каббалистов стал первым големом.
 Он был создан божественным словом, дыханием жизни; поскольку каббала считает, 
что все Пятикнижие – имя Бога, где переставлены буквы, то, если кто-нибудь 
владеет именем Бога или узнает Тетраграмматон – имя Бога, состоящее из четырех 
б