ь-фанатик не видит, что, принося подданных в жертву
своим химерам и забросив заботы о своем государстве, он совершает величайшее
из  преступлений,  какими  может  себя запятнать  король.  Однако,  так  как
суеверный человек  никогда  не бывает  последователен  в  своих  убеждениях,
королевская  гордость этого  святого  возмущается порой  против  папы,  и он
осмеливается противиться власти, в руках которой он, с  другой стороны, стал
гнусным орудием, или, если угодно, его самым пламенным защитником.
     О  жестокости  воистину  набожного   святого  Людовика   недвусмысленно
свидетельствует одно правило, которое он преподал  своему фавориту Жуанвилю:
"Когда  мирянин слышит,  что  кто-нибудь  злословит религию,  он  должен  ее
защитить не только  словами, но  и  ударом хорошей шпаги, вонзая ее  в  тело
злословящего  до самой  рукоятки".  Каким бы замечательным ни  казалось  это
правило святоше,  оно должно  показаться отвратительным всякому человеку,  в
ком  есть  чувство  гуманности. Мало  того,  оно  покажется  необдуманным  и
христианину, который, поразмыслив над идеями религии, сообразит, что, убивая
"нечестивца" или  "богохульника",  не  дав ему  времени  покаяться, рискуешь
низвергнуть его в ад и обречь его  на вечные муки. Но об этом обстоятельстве
рвение   помешало  подумать  Людовику  Святому,   когда   он  излагал   свое
благочестивое правило.
     История Севера дает нам  своеобразный  пример, по которому  можно легко
судить  о методах, какими  насаждалось христианство у народов  Запада. Когда
норвежский  принц  Олай принял христианство, он усиленно  занялся обращением
своих подданных. Насчет его рвения не может быть сомнений, судя по тому, что
он  сделал попутно на Оркнейских  островах, находившихся тогда в зависимости
от него. Он насильно заставил креститься графа  Сигварда, бывшего правителем
островов. Сначала он применил  к нему меры мирного воздействия. Но видя, что
это бесполезно, он велел привести малолетнего  сына графа  и  поклялся,  что
прикажет  его  убить  в присутствии отца,  если тот не примет  христианства.
Ужаснувшийся отец не мог устоять против силы  такого  аргумента. Можно  себе
представить, что он был вполне убежденным христианином. Из истории мы знаем,
что тот самый Олаи, став королем,  таким же  образом трудился над обращением
своего королевства; он начал с того, что угрозами и обещаниями обратил своих
придворных.  Затем  он объездил с мечом  в руке  свои провинции,  приказывая
бичевать  или убивать тех,  кто  отказывался креститься. Таким образом  он в
несколько месяцев обратил в христианство  всех подданных.  Сократ (книга  7,
глава 30) сообщает, что один французский  епископ потратил только семь дней,
чтобы  просветить и обратить весь  бургундский  народ. Российский  патриарх,
говорят, потопил в Волге десять тысяч татар, не желавших принять крещение.
     Ни свет здравого смысла,  ни  принципы естественной  справедливости, ни
твердое знание здравой морали не  были  никогда уделом святых. Довольствуясь
тем,  что   угождают  богу,  следуя  побуждениям   своей  тупой  и  жестокой
набожности, они  очень  мало беспокоились  о  благе подданных.  Одурманенные
собственным своим воображением или внушением попов,  они обычно ставили себе
в заслугу то, что они топтали ногами те обязанности, которые разум не дал бы
им упустить  из  виду.  Набожный  король,  занятый  исключительно  мыслью  о
"неувядаемом   венце",   который  ему  показывали  в  небесах,  очень   мало
беспокоился о "тленном" венце, которым он владел на земле.
     Достаточно  хоть  сколько-нибудь  беспристрастно  рассмотреть   историю
древних и современных христианских государей,  чтобы увидеть, что величайшие
государственные   бедствия,  ужаснейшие  государственные  перевороты   имели
причиной злобу духовенства, подкрепленную легковерием королей либо народов.
     Необузданное честолюбие пап в течение четвертого и пятого веков держало
в  огне  Германию  и  Италию.  Эти  первосвященники,  защитники  иммунитетов
духовенства, над  которым  они хотели  властвовать безраздельно,  стремились
освободить  его  из-под  власти  императоров  и  подчинить его исключительно
собственной тирании. В  течение этих веков мрака и набожности надменные папы
с   успехом  использовали   невидимую   силу   общественного  мнения,  чтобы
низвергнуть могущество величайших властелинов земли.
     Папа  Григорий  седьмой,  которого римская  курия  в наше  время  имела
наглость возвести в ранг святого, в борьбе за инвеституру* сумел поднять всю
империю  против  Генриха   четвертого,  своего   государя.   Этот  государь,
пораженный громами  церкви, оказался покинутым  своими подданными и вынужден
был явиться босиком, с  розгами и ножницами в руке и просить милости у попа,
который,  чтобы  унизить  его королевское  величество, заставил  его три дня
стоять на морозе.
     Преемник  Григория,  Пасхалий  второй,  подговорил сына  этого  Генриха
взбунтоваться против  собственного отца,  который кончил  тем,  что умер  от
голода и  лишений. Александр  третий  приказал  подвергнуть Генриха  второго
унизительному наказанию розгами, чтобы искупить смерть наглого прелата, хотя
он был убит  не по приказанию  короля. Этот же первосвященник  вооружил  всю
Францию  для истребления  альбигойцев. Он увенчал поповскую наглость, ступив
ногой на горло императору Фридриху Барбароссе, побежденному в бою.
     Иннокентий третий, разгневавшись на английского короля Иоанна, убеждает
короля  Франции   напасть   на  его  владения,  но  затем,  удовлетворившись
изъявлением покорности со  стороны Иоанна, согласившегося сделаться данником
святого престола, он запрещает французскому  королю трогать его государство.
Тот  же  папа  воспротивился  "Великой  хартии  вольностей",  которой  Иоанн
гарантировал  свободу  своему народу.  Папа  ссылался при  этом  на  то, что
король,  в  качестве  вассала  папы, не мог без согласия  сюзерена  даровать
подданным свободу, принадлежавшую им по природе и разуму.
     Климент   четвертый