ончавшееся  обычно длительными пытками  и  жестокой
казнью.
     10. Христиане, естественно, возбуждали ненависть  к себе  не  только со
стороны языческих жрецов, поскольку  опорочивали  их культ, но и  со стороны
гаруспиков, прорицателей  и магов, дискредитируя их ремесло и разоблачая  их
плутни. Все эти  обманщики со своей стороны использовали свое влияние, чтобы
возбуждать  народ против христиан  и  побуждать  его  требовать казни их.  С
другой  стороны,  писания первых христианских апологетов полны  желчи против
язычества,  оскорблений и жестоких насмешек над богами. Это, конечно, отнюдь
не  содействовало смягчению  гнева  и  ослаблению  рвения жрецов и  набожных
язычников.
     Таким образом, ярость,  с  какой язычники  преследовали христиан, имела
такие  же реальные  основания, как  и неистовство, с каким  христиане шли на
смерть.  Они  страдали и  умирали  ради химер,  основанных только  на словах
пастырей,  которые были заинтересованы в сохранении своей власти над рабами,
жертвами  своего  легковерия.  Проще  сказать,  христиане думали или внушали
себе,  что они страдают и умирают  за веру, в  действительности же их карали
как  государственных  преступников,  так как  их  действия внушали тревогу и
подозрение, что они злоумышляют против империи.
     Современные  богословы, вместо того  чтобы  краснеть  за  те  глупости,
которые   несчастные   жертвы   фанатизма   натворили    по   наущению    их
предшественников, сочли  за  благо  преувеличить число  мучеников.  Но Генри
Додуэль, известный  английский критик, в ученой  диссертации доказывает, что
число   христианских  мучеников  гораздо  меньше,  чем   утверждают  древние
фальсификаторы, фабриковавшие легенды о мучениках с целью, очевидно, поднять
престиж церкви. Ориген,  живший  в  третьем  веке,  соглашается,  что до его
времени число  мучеников было незначительно и  "их легко сосчитать" (Ориген,
с.  Celsum,  1. 3).  Лишь в века невежества монахи и набожные  подделыватели
документов стали фабриковать мучеников тысячами.
     Но много ли, мало ли было христианских мучеников, они делают мало чести
как церкви, служители  которой свели  их с пути,  так  и христианскому богу,
который в течение трех веков  расставлял  своим  преданным почитателям столь
опасные ловушки.
     В самом  деле, если  предположить, что бог добр и  желает счастья своим
творениям, то  каким нужно быть безнадежным глупцом, чтобы вообразить, будто
он  способен  был  наслаждаться  зрелищем  мучительной  смерти  своих  самых
ревностных служителей? Думать, что он, не довольствуясь смертью собственного
сына, требовал еще  принесения в жертву  тысяч христиан,-значит  поклоняться
жестокому, кровавому богу.  Неужели для утоления своей жажды мести  ему мало
было смерти сына?
     Воистину, только  религия дикарей может приписывать богу такой свирепый
нрав.  А ведь надо  сознаться, что именно такое  понятие о  боге вытекает из
принципов  христианства. Раз  бог  мог  быть настолько  несправедливым,  что
потребовал смерти невинного сына, то почему бы  ему не находить удовольствия
в человеческих  гекатомбах? А  как  расценивать  Тертуллиана, писавшего, что
"смерть святых драгоценна в глазах господа"?
     Большое число людей,  которых церковь возвела в ранг мучеников и память
которых  она чтит,  были  явными  самоубийцами, то есть добровольно  шли  на
смерть,  которой  они  согласно  правилам  собственной  религии должны  были
избегать и отгонять от себя. Во  всяком случае,  такие действия противоречат
принципам  современного  христианства, воспрещающего  лишать  себя  жизни  и
добровольно идти на смерть. Но как  же согласовать эти принципы с указаниями
большинства святых учителей первоначальной  церкви  и  с  поведением  многих
мучеников?  Разве   самого  Иисуса,   который   предписывал   уклоняться  от
преследований,  не следует рассматривать как настоящего  самоубийцу? Ведь он
так легко мог бы избежать
     смерти.
     Действительно, святой Киприан говорит, что Иисус
     предупредил  работу  палача  и добровольно  испустил дух.  Его  примеру
последовал святой Игнатий, епископ антиохийский и ученик евангелиста Иоанна.
Когда этого святого осудили  на то, чтобы отдать его на растерзание зверям в
цирке, он  писал  христианам  в  Рим, что  умирает добровольно, и  просил не
вступаться за  него.  Евсевий  рассказывает  про одного мученика,  по  имени
Герман,  что  он  раздражал зверей,  чтобы  они  его  скорей растерзали.  Он
прибавляет, что  в этом случае мученик вел себя как истинный философ. Святой
Климент  Александрийский,  призывая  христиан  к мученичеству, ссылается  на
пример язычников, добровольно причинявших себе смерть.
     Мученики так  далеко заходили  в своем безумстве, что  один африканский
проконсул,  которому  надоела  бессмысленная  резня  христиан  на  основании
императорского  эдикта,  приказал  спросить  через  глашатая, "есть  ли  еще
христиане, желающие умереть". А услышав, что все в один голос просят смерти,
он предложил им, чтоб они сами повесились или утопились и избавили бы суд от
труда. Короче, первые христиане были влюблены в  смерть, и  язычники  часто,
чтобы досадить  им,  лишали  их  удовольствия  быть  гонимыми и чести  стать
мучениками.
     Евфемиты, которые хоть  и были еретиками, но так же жаждали смерти, как
и  ортодоксы,  дали себе  прозвище  мартириан.  Доказывая  истинность своего
учения, они кичились тем, что  у них гораздо больше мучеников, чем у других.
Монтанисты,  тоже  еретики,  утверждали,  что  нельзя спасаться  от  гонений
бегством. Тогда-то соборы попытались установить различие между "истинными" и
"мнимыми"  мучениками.