и святых. Причем во всех тех случаях, когда святыми
были объявлены  действительно существовавшие лица  или исторические деятели,
их жизнеописания были составлены применительно к интересам церкви. В них или
умалчивалось обо всем том, что так или иначе  компрометировало  этих святых,
или же их сомнительные поступки были представлены в идеализированных  тонах,
создавались повествования, не имевшие ничего общего с действительной жизнью.
На все  это и обратил внимание Гольбах. Его книга поэтому  неизбежно приняла
обличительный  характер.  Он   поставил  первой   своей   задачей  выяснить,
"действительно ли соответствует поведение тех, кого церковь называет святыми
и ставит нам  в пример, божественным  совершенствам и  благодетельным  целям
проведения, другими словами, является ли их поведение  мудрым, справедливым,
выгодным для общества".
     Церковь  уверяла и уверяет, что рекомендуемое ею поведение является для
верующих  прямым  путем  к  личному счастью  и вечному  блаженству, то  есть
соответствует подлинным интересам каждого человека.  Отсюда  Гольбах выводил
свою  вторую  задачу -  выяснить, соответствовало ли поведение святых "видам
провидения,  озабоченного  благосостоянием  и  сохранением  своих  подданных
творений".
     При  этом оказывается, что  поведение  святых с точки зрения сохранения
рода человеческого  не выдерживает никакой  критики.  Если  бы  люди всерьез
приняли их советы и стали  ими руководствоваться в своей повседневной жизни,
то их жизнь приобрела бы самые отвратительные черты, а род человеческий стал
бы вымирать. Метод, которым бог решил спасти род человеческий, на самом деле
никакого спасения не приносил.  "Мудрый, справедливый, всемогущий бог мог бы
найти  более  легкие  и верные  пути  для спасения  рода  человеческого, чем
заставить умереть своего сына, и к тому же напрасно... Евангелие не содержит
никаких истинно разумных предписаний и правил, которые не были бы лучше даны
у какого-нибудь  Сократа, Платона, Цицерона, Конфуция и у  других  языческих
мудрецов, живших  ранее  Иисуса".  Так  называемые  заповеди,  приписываемые
христианами Иисусу,  с  точки зрения Гольбаха, противоречивы  и невыполнимы,
бессмысленны: "Разум находит в  них лишь  безрассудные понятия,  бесполезные
или даже  вредные  для  общества;  они выполнимы лишь для  небольшого  числа
сумасшедших и не оказали никакого влияния на прочих смертных".
     Гольбах   рассматривал  христианство  как  реформированный  иудаизм.  С
большой иронией  и  сарказмом  описывает  он  отношение  к  нему  ревнителей
еврейской  старины. "Достоверно известно, что сын  божий не  имел  успеха  у
евреев, к  которым  бог-отец  его  специально  послал.  Об  упрямство  этого
очерствевшего   народа  разбились  все  попытки,  продиктованные  мудростью,
предвидением и всемогуществом  бога. Напрасно Иисус старался подкрепить свою
миссию чудесами - эти чудеса не внушили  доверия к себе. Напрасно он пытался
основывать  свои  права  на  признанных  его  согражданами  пророчествах-они
отвергли  реформы и новое учение, которое он принес, увидели в нем обманщика
и осудили его на  смерть". Так  же  отнеслись они и к  апостолам.  И их  они
рассматривали тоже в качестве обманщиков. "Его (Иисуса.-Ред.) апостолы имели
у евреев немногим больше успеха, чем их учитель. Тщетно они проповедовали  и
творили  чудеса,  тщетно они цитировали и толковали  тексты  Ветхого завета,
доказывая, что в них ясно, хоть и иносказательно, говорится об их мессии они
сумели   найти   среди  евреев   лишь  очень  небольшое   число  прозелитов.
Приведенные, наконец, в отчаяние упрямством своих сограждан,  они обратились
к  язычникам, которым возвестили евангелие, то есть реформированный  Иисусом
иудаизм".
     Несмотря на все остроумие, это объяснение в научном отношении оставляет
желать много лучшего.  Гольбах, как это читатель видит  в  ряде мест  книги,
совершенно не способен  правильно, объективно объяснить  социальную сущность
иудаизма и причины гонений "а еврейский народ. Здесь многое у Гольбаха имеет
характер субъективных оценок или некритического  восприятия господствовавших
в то время взглядов на особенности психологического склада и религии евреев.
В  наше  время  для  советского  читателя  эти  оценки  Гольбаха  совершенно
неприемлемы.  Рассуждения  Гольбаха  о  еврейском  народе  определяются  его
идеалистическим пониманием истории, а не какой-либо национальной ненавистью.
В  них  на  первое  место выступает ненависть к религии  как  якобы  главной
причине  бедствии   и   самого  еврейского  народа  и  всего  мира  в  эпоху
христианства.  К  этому  примешивается неосознанная еще  враждебность  чисто
классового  характера. Французская  буржуазия видела  в богатых голландских,
нидерландских  и  других буржуа-евреях весьма опасных соперников. Гольбах не
видел, что еврейский народ первый век нашей  эры не представлял собой единой
массы и распадался на борющиеся друг с другом общественные классы.
     Не  видел   Гольбах  и  того,  что  различные  классы  Римской  империи
по-разному относились к пропаганде  христианства. Он  не понимал  социальных
причин, вызвавших к жизни христианство. Христианство, как  и иудаизм, было в
его глазах лишь  заблуждением  человеческого ума и результатом злонамеренной
деятельности  обманщиков. В этом проявилась  историческая ограниченность его
взгляда на происхождение христианства, его односторонность и неполнота.
     П. Гольбах, как и все французские  просветители восемнадцатого века, не
ставил  вопрос  о  происхождении  христианства  в связь с теми  огромными  и
противоречивыми социально-экономическими процессами,  которые происходили  в
Римской  империи времен Помпея  и Цезаря.  Он  не знал  этнического  состава
первых христианских  общин, да я не стремился его выяснить. Все это наложило
определенную печать.  Но его рассуждения о происхождении  христианства  и на
взаимоотношения христианства с иудаизмом. Он оперировал только теми фактами,
которые  давало  само  х