Гусу   "справедливое  разбирательство"  его  дела  на  соборе  и  дать   ему
возможность  выступить  перед  соборными отцами в свою  защиту, а  вовсе  не
спасти  его  от  наказания  за  еретические  воззрения.  "Если  же,-  заявил
Сигизмунд,  кто-либо будет  продолжать упорствовать  в  ереси,  то  я  лично
подожгу (костер) и сожгу его".
     Впрочем,  напрасно Сигизмунд оправдывался перед Гусом: церковь считала,
что нарушение любого обещания, договора или соглашения оправданно и законно,
если оно  в интересах  папы  и  веры. Что касается  еретиков,  то,  согласно
существовавшей церковной доктрине,  все верующие автоматически освобождались
от каких-либо обязательств по отношению к ним. В данном случае Сигизмунд мог
не  испытывать  никаких угрызений совести,  ответственность за  его действия
ложилась на самого папу римского, наместника бога на земле...
     Арестовав  Яна Гуса, собор присвоил себе  функции трибунала инквизиции.
Он  выделил  следователей и  фискалов,  которые  состряпали  против чешского
богослова  обвинительный  акт  из  42  пунктов.  Собор  поручил  специальным
комиссариям  произвести  допрос  арестованного.  Допросы  Гуса  продолжались
несколько месяцев. В  этот период и произошло бегство Иоанна XXIII с собора,
о котором мы уже упоминали.
     С уходом  Иоанна XXIII  со сцены можно было  ожидать освобождения Гуса,
однако его  всего лишь перевели  из одного места  заточения  в  другое  - из
доминиканского  монастыря   в  замок   Тотлебен,  да  заменили  комиссариев,
назначенных бежавшим папой, новыми.
     В Тотлебене Гуса держали  днем в ножных оковах,  а  ночью приковывали и
его руки к  цепи,  вделанной в  стену.  Вскоре в  тот же  замок  был посажен
пойманный Иоанн  XXIII, но  его  держали здесь со всеми  удобствами.  И  это
естественно,  ведь Иоанн XXIII  выступал  в роли раскаявшегося  грешника, он
признал все  выдвинутые  против него собором обвинения; Гус  же настаивал на
своей   невиновности,  то   есть,  по  мнению  церковников,  вел  себя   как
упорствующий еретик. Гус обличал продажность, распущенность, стяжательство и
жадность церковников. Но в этом ничего еретического не было. Многие соборные
отцы выступали против пороков духовенства, и сам собор  был созван для того,
чтобы найти этому какое-нибудь противоядие.
     Ересь Гуса  заключалась в том,  что  он требовал  от духовенства строго
придерживаться   провозглашенных    церковью    христианских   добродетелей.
"Церковные  иерархи выдают себя за  наследников апостолов Христа? - вопрошал
Гус и отвечал: - Если они ведут  себя соответственно, то таковыми  являются;
если  же  наоборот, то они лжецы и обманщики. И тогда светская власть вправе
лишать их церковных титулов и бенефиций".
     Слушая на соборе выступления Гуса, один  венецианский кардинал отметил,
что еретики примешивают долю истины к своим ложным доктринам,  надеясь таким
образом обмануть простых людей. Соборных  отцов, ненавидевших Дольчино и его
последователей, осудивших  за подобную же проповедь Уиклифа, нельзя было  на
этот счет  ввести в  заблуждение цитатами из евангелия  и  трудов  церковных
авторитетов. Они прекрасно знали,  что в  лице Гуса  перед ними выступает не
мнимый, а подлинный, причем грозный и непримиримый противник.
     Соборным отцам не представляло особого труда доказать это. Ведь Гус был
не  только  магистром  богословия, но и неутомимым  сочинителем богословских
трактатов. Даже  будучи в  заключении в Констанце,  он с согласия тюремщиков
продолжал писать  на богословские  темы.  И  каждая написанная  им  страница
давала его врагам новые основания для его обвинения в ереси.  "Дайте мне две
строчки любого  автора, и я докажу,  что  он еретик,  и сожгу его",-  не без
основания  похвалялся  один  средневековый  инквизитор.  Действительно,  при
желании  можно  было  любой  текст  истолковать  во  вред  автору,  учитывая
противоречивость  Библии, многочисленных  соборных  постановлений  и папских
энциклик и  булл.  Тот  же,  кто  пытался подвергнуть  критике  или сомнению
канонические тексты  или официальные  папские  высказывания и заявления, был
подобен  самоубийце: инквизиторы бросали  смельчака  в  костер или заключали
пожизненно  в один из  своих казематов,  если нервы  подобного "еретика"  не
сдавали  и  он в  последний  момент не  отрекался от  своих  "отвратительных
заблуждений". В  руках же  врагов Гуса  были не  "две строчки",  а гора  его
сочинений, из  которых при  желании можно было без  особого  труда надергать
ворох цитат, обличающих их автора в ереси.
     Следует  ли удивляться, что  соборные отцы легко состряпали против Гуса
обвинительный акт, напичканный  цитатами из  его сочинений. Но если написать
такое обвинение было  детской забавой для противников Гуса, то заставить его
признать   свои   "омерзительные  ошибки"   оказалось  для  них   совершенно
недостижимой задачей.
     Между  тем именно в  этом заключалась основная  цель  суда над Гусом. В
начале  июня  1415 г. дело по обвинению Гуса  в  ереси было закончено и его,
закованного  в  цепи, перевели во францисканский монастырь в  Констанце, где
заседал собор. 6  июня Гус предстал перед собором.  Епископ Лоди выступил  с
обвинительной речью.
     Все попытки  Гуса  доказать  необоснованность  выдвинутых  против  него
обвинений  решительно пресекались соборными отцами.  Ему  попросту не давали
возможности  говорить.  На  него кричали,  плевали,  его  поносили,  ругали,
осыпали проклятиями. Соборные  отцы провозглашали, что он хуже, чем содомит,
Каин, Иуда,  турок, татарин и еврей. Они  его  сравнивали  с "пресмыкающимся
змием" и "похотливой гадюкой". Его выступления прерывались свистом, топаньем
ног, воплями: "В костер его! В костер!"
     Так продолжалось изо дня в  день  в течение  месяца, но Гуса невозможно