голландцем Эдвардом  Шиллебеексом, швейцарцем Гансом Кюнгом, французами Шеню
и Ивом Конгаром, американцами Джоном Маккензи и Роландом  Мурфи, выдвигавшее
требование сменить персонал конгрегации вероучения, который на данном  этапе
"не отражает законного многообразия теологических школ и современного образа
мыслей".
     "Мы отдаем  себе отчет,-  говорится  в  заявлении,- что  мы, богословы,
можем даже ошибаться  в наших изысканиях, но мы убеждены, что наши ошибочные
теологические мнения  не могут быть  исправлены  средствами  принуждения. Мы
надеемся, что наша свобода будет уважаема всякий раз, когда мы провозглашаем
или публикуем наши обоснованные теологические воззрения..."
     Такого  рода  выступления   заставляют   Ватикан  лавировать,  идти  на
разнообразного рода уступки. Не  случайно, что  именно в  том же 1968  г.  в
разгар  полемики между сторонниками  и  противниками  конгрегации вероучения
австрийский кардинал Франц  Кениг, возглавлявший ватиканский секретариат  по
делам неверующих, выступил с сенсационным  заявлением на конгрессе лауреатов
Нобелевской  премии  в Линдау о  готовности  церкви реабилитировать Галилея.
Призывая к  сотрудничеству  ученых  с церковью, Кениг  обещал "устранить все
барьеры,  все  преграды,  воздвигнутые прошлым". Кардинал при этом  признал:
"Быть  может, одним из величайших препятствий, столетиями преграждавших  все
пути к примирению религии и естественных наук, был процесс над Галилеем.
     Его  осуждение  воспринимается  сейчас  особенно  болезненно,  ибо  все
мыслящие люди -  как верующие,  так  и неверующие - считают, что Галилей был
прав, и  именно его  научные открытия  стали прочным фундаментом современной
механики и физики. Открытый и честный пересмотр дела  Галилея кажется сейчас
особенно  необходимым для того, чтобы люди  поверили в  искреннее стремление
церкви поддерживать  истину, справедливость и свободу. Католическая церковь,
несомненно, готова сейчас к такому пересмотру. Его  полную беспристрастность
гарантирует  ныне выяснение ряда  вопросов  религиозной доктрины,  абсолютно
неясных во времена Галилея".
     И вот  10  ноября  1979  г.  в  Ватикане состоялось  заседание  Папской
академии наук, посвященное  100-летию  со дня рождения Альберта Эйнштейна. В
самом  этом факте нет ничего особенного. Ведь юбилей Эйнштейна отмечался  во
всем цивилизованном мире. С докладом  на этом  совещании выступил папа Иоанн
Павел  II. Папа не  ограничился  тем, что воздал  хвалу  Эйнштейну, он также
признал, что Галилео Галилей был  незаслуженно осужден церковью. Иоанн Павел
II сказал:
     "Галилею  пришлось пострадать  от людей и учреждений церкви,  не вполне
понимавших  законность  автономии  науки  (по отношению к  вере.-  И.  Г.) и
считавших,  что наука  и  вера противостоят друг другу.  Я предлагаю,  чтобы
теологи, ученые и  историки в  духе  искреннего сотрудничества подвергли  бы
углубленному  анализу дело Галилея  и беспристрастно признали бы ошибки, кто
бы  их  ни совершил, устранив тем самым  все еще порождаемый  этим  делом во
многих умах дух противоречия,  который  препятствует  плодотворному согласию
между наукой и верой, между церковью и миром".
     Это  выступление папы  вызвало сенсацию, ибо впервые глава католической
церкви признал, что Галилей  был несправедливо осужден инквизицией. Но минул
1984 г., а "дело  Галилея" все еще  не пересмотрено.  Создается впечатление,
что  выступление папы в защиту Галилея, сделанное с  опозданием в  несколько
столетий,  призвано было  хоть  частично восстановить авторитет католической
церкви,  сильно  пошатнувшийся  в  наш  век научно-технической  революции  и
коренных социальных сдвигов.
     Ватикан   не  отказался  от   свойственных  ему   авторитарных  методов
управления  церковной машиной, от  окриков  и  угроз  в  адрес неугодных ему
церковных кругов, в частности  тех, которые выступают за более действенные и
решительные  меры в области социальных преобразований. Об этом говорит такой
факт, как публичное осуждение в 1968 г. папой  Павлом VI в Боготе (Колумбия)
левых католиков и священников, борющихся против  олигархии и империализма, а
также привлечение папой Иоанном Павлом II в 1984  г. к ответственности перед
конгрегацией  вероучения  представителей  "теологии  освобождения"   за   их
симпатии  к  марксизму. Об  этом же  свидетельствует  возрождение в 1975  г.
церковной  цензуры  на   работы   и  выступления  клира.   Как   сказано   в
соответствующем декрете конгрегации  вероучения  "О контроле пастырей церкви
над книгами", отмена Индекса запрещенных книг в  1966  г.  вовсе не означала
ликвидацию  цензуры над  публикациями, которая  якобы необходима в интересах
морали  верующих.  Теперь  такая  цензура официально  восстановлена для всех
служителей  церкви,  которые  впредь  могут  печататься  только  с  согласия
вышестоящей инстанции. На их книгах должны вновь  красоваться  средневековые
формулы церковной  цензуры "Имприматур"  (в печать)  и "Нихиль  обстат"  (не
возражаю). Декрет  вводит  вновь должность  книжного  цензора  в  епархиях и
монашеских орденах. В том же декрете делается попытка поставить под контроль
церкви и выступления мирян.
     Да, церковь больше  не помещает в  Индекс запрещенных книг неугодные ей
сочинения и не  может пользоваться методами  инквизиции, "но,- как  писал  в
"Монд"  известный  специалист  по  Ватикану  Анри  Фескет,-  она  продолжает
затыкать рот неугодным ей авторам" и жестоко преследовать инакомыслящих.
     В  передовице  лондонской  "Таймс"  от 14  декабря  1979  г.  писалось:
"Священная конгрегация по делам  вероучения, в прошлом св. канцелярия, а еще
раньше римская инквизиция, изменила свое название, но изменила ли она методы
своей  работы? Ненамного,  если  судить  по  волнениям теологов,  на которых
распространяется ее  власть,  и  высказываниям  тех, которые вне  ее власти.