Райану  петицию,  в  которой  шестьсот  обитателей  колонии расписались  под
требованием к своим согражданам убираться прочь и оставить их в покое.
     В  сопровождении  репортера  "Вашингтон  пост"   Чарльза  Краузе  Райан
направился  в офис "Народного  храма", расположенный  в Джорджтауне. "Я  Лео
Райан,  отчаянный парень. Кто-нибудь хочет поговорить со мной?" - спросил он
прямо с порога. Желающих не нашлось. Ему сообщили,  что с Джонсом поговорить
тоже  не  удастся:  тот  не  дает  интервью. Вернувшись  в  гостиницу, Райан
решительно заявил репортерам, что он поедет в  Джонстаун независимо от того,
ждут его там или нет. Утром в пятницу, когда наконец от правительства пришло
разрешение  на   поездку,  представители  "Народного  храма"  в  Джорджтауне
адвокаты  Марк  Лейн  и  Чарльз  Гарри  позвонили  Джонсу  на   плантацию  и
посоветовали  все-таки  принять  гостей. Гарри сказал  Джонсу: "Вы, конечно,
можете послать куда подальше и американский Конгресс, и прессу, и всех  этих
родственников.  Если  вы  это  сделаете - всему конец.  Другой  вариант:  вы
встречаете  их  и  доказываете всему  миру,  что ваши  клеветники  -  просто
безумцы".
     Джонс согласился принять делегацию, хотя все это ему явно не нравилось.
Незадолго  до прибытия гостей обитателей  Джонстауна предупредили, что нужно
быть  начеку. Громкоговорители внушали: "Каждый,  кто  сделает что-нибудь не
так, будет жестоко наказан".
     Делегация Райана вылетела во  второй половине дн на  небольшом заказном
самолете,  на   борту   которого   могли   разместитьс  только  девятнадцать
пассажиров. Вместе с Райаном летели два  его помощника,  девять журналистов,
сотрудник  посольства  США  в  Гайане   Ричард  Дуайер,  один  представитель
гайанского  правительства  и  четверо  "товарищей  по  несчастью".  Полет  в
Джонстаун, над девственным тропическим лесом, занял один час.
     Около  четырех часов  дня  самолет сел на  взлетно-посадочной  полосе -
простая  гравийная  дорожка  и  жестяной  навес  вместо  ангара.  Неподалеку
виднелась  тихая   деревушка  под  названием  Порт-Кайтума,  от  которой  до
Джонстауна  было шесть  миль на  север,  по  грунтовой  дороге.  К  самолету
подъехал желтый грузовик с шестью представителями "Храма".
     Краузе вспоминал,  что,  когда он впервые увидел  плантацию, глазам его
представилась  идиллическая  картина,  как  из  фильма  "Унесенные  ветром":
"Старые негритянки пекли хлеб в пекарне, кто-то стирал в прачечной,  белые и
черные ребятишки играли в салочки на детской площадке, а чуть поодаль сидели
за  длинными  столами в  ожидании  ужина  остальные  колонисты,  в  основном
чернокожие". И поначалу лагерь показался ему "мирным буколическим уголком".
     Марселина  Джонс  любезно  встретила  гостей  и  повела  их к  длинному
деревянному столу под навесом. Там их ждал улыбающийс  Джим  Джонс, в шортах
цвета хаки и спортивной рубашке, в неизменных своих летчицких очках.
     Пока  журналисты из  "Эн-би-си ньюс" готовились к  интервью с  Джонсом,
Райан  пошел погулять  по лагерю  и перекинуться парой  слов с кем-нибудь из
местных жителей. Предложенный гостям ужин оказался на  удивление  обильным и
вкусным: горячие сандвичи со свининой, капуста  и картофельный салат - и все
это подавалось на пластмассовых подносах.
     После ужина зажглись неяркие лампы. Оркестр Джонстауна исполнил сначала
гайанский  национальный гимн, затем - "Прекрасную Америку". Когда  все сели,
начался двухчасовой концерт,  где было все  по полной программе  - и хоровое
пение, и детские пляски.
     Райан  был растроган  и  начал  было подумывать,  что  все те  ужасы, о
которых   ему   твердили  родственники   колонистов,  были,   мягко  говоря,
преувеличением.  После  представления  его попросили сказать несколько  слов
собравшимся, так что он и вовсе расчувствовался.
     Он сказал:
     -  Я слышал о Джонстауне  много неприятного, но теперь лично  убедился,
что все эти люди знают одно: здесь им лучше, чем где бы то ни было. Мне не в
чем их упрекнуть.
     Когда он  замолчал, семьсот колонистов, собравшихс на веранде, встали и
бурно зааплодировали.
     Но Джонс, успевший принять  изрядную дозу амфетамина, сам все испортил.
Отвечая  на  вопросы  журналистов,  позируя  в  черных  очках,  несмотря  на
сгустившийся  мрак,  он  постепенно  становилс все  более  раздражительным и
агрессивным.
     -  Говорят,  я  стремлюсь к  власти, - и он  обвел  рукой  в сверкающих
перстнях свою улыбающуюся паству. - О какой власти может  идти речь, когда я
уже  на  пороге смерти? Я  ненавижу  власть. Ненавижу деньги. Я  хочу только
покоя. Мне все равно, за  кого мен  принимают. Но  всякую критику Джонстауна
нужно прекратить,  - заявил  он неожиданно резко. - Если бы  мы  сами  могли
прекратить эти нападки! Но раз мы не можем, то я не поручусь за жизнь тысячи
двухсот своих людей...
     Тут гостей  вдруг  попросили удалиться  и прийти  на  следующий  день к
завтраку. Их отвезли к месту стоянки самолета, и они провели ночь в спальных
мешках.
     На  другой  день  в атмосфере  явно  что-то переменилось,  и американцы
поняли, что загостились.  Прогуливаясь по лагерю после  завтрака, журналисты
заметили, что,  несмотря  на  тропическую  жару,  некоторые  бараки  наглухо
закрыты, а  окна в  них  зашторены. На вопрос, кто там  находится, охранники
довольно бесцеремонно отвечали, что там прячутся те, кто боится пришельцев.
     И все-таки  журналисты  уговорили охрану  показать  им один из  бараков
изнутри. Они  увидели ряды коек - больше сотни, они нависали одна над другой