Богу я проникаю в Него" (то есть "любовь к Богу без всякой на то причины"). 
Дзэн 
может показаться таким далеким и чуждым всему человечеству, что между ним и 
Экхартом некоторые не увидят никакой тесной связи, наличие которой я пытаюсь 
здесь продемонстрировать. Но в действительности Экхарт в большинстве случаев 
использует психологические и персонализированные термины, в то время как дзэн 
пропитан метафизикой и трансцендентализмом. Но если единство Бога и человека 
признается, утверждения дзэна в том виде, как они даны ниже, станут довольно 
понятными. Хакуин (1685-1768 гг.), великий японский учитель дзэна эпохи 
Токугавы, приводит в своем известном труде, называемом "Кай-анкоку Го" интервью 

Сюн Рофу с одним учеником-любителем, хорошо разбирающимся в дзэне. Сюн (времена 

династии Сун) был еще молодым человеком, когда состоялся этот разговор. Этот 
ученик-любитель имел обыкновение задавать вопросы посещавшим его монахам, 
которые желали воспользоваться гостеприимством этого преданного дзэн-буддиста. 
Вопрос: "Что вы можете сказать о древнем зеркале, подвергшемся тщательной 
полировке?" Ответ: "Небо и земля освещены". Вопрос: "А до полировки?" Ответ: 
"Темное, как черный лак". Любитель-буддист был, к сожалению, вынужден отказать 
монаху, так как он совершенно не заслуживал его гостеприимства. Тогда Сюн 
вернулся к своему старому учителю и спросил: "Что вы скажете о древнем зеркале, 

которое еще не отполировали?" - "Фан-ян не очень далеко отсюда". - "А что после 

полировки? - "Остров Попугая, Ин-у, расположен у шатра Желтого Листа Хуан-хо".

Говорят, что это сразу открыло глаза монаху, и он понял, что такое "древнее 
зеркало". Это "зеркало" в своей естественности не нуждается ни в какой 
полировке. Это то же самое "старое зеркало", независимо от того, подвергается 
ли 
оно всякого рода полировке или нет. "Справедливость беспристрастна, - говорит 
Экхарт, - так как справедливость вовсе не имеет своей воли: все, чего хочет Бог,
 
хочет и он". Дальше Хакуин знакомит нас со следующим мондо. Один монах спросил 
Хоуна Росодзана, ученика Нангаку Эдзе (744 г.): "Каким образом можно говорить и 

в то же время не говорить?" Это все равно, что спросить: "Как избежать закона 
противоречия?" Если мы откажемся от основного принципа мышления, мы не будем 
думать о Боге, как говорит нам Экхарт, "Боге, пребывавшем в своем собственном 
творении, - не том Боге, которого представляют люди, и не том Боге, который еще 

должен быть познан. Скорее в естественном бытии, чем в действительности Бог и 
является. Что это может быть за Бог? Очевидно, Бог выше всякого нашего 
понимания. Если это так, то каким же образом нам Его тогда познать? Сказать 
"Бог" - это "это" или "то", означает отрицать Бога, согласно Экхарту. Он выше 
всех определений, положительных и отрицательных. Вопрос монаха приводит нас, в 
конце концов, к тому же затруднению. Хоун вместо того, чтобы прямо ответить 
монаху, отпарировал: "Где твой рот?" Монах ответил: "У меня нет рта". Бедный 
монах. Он был довольно агрессивно настроен, когда задавал свой первый вопрос, 
так как он самым определенным образом требовал ответа на головоломку: "Каким 
образом реальность может быть одновременно утверждением и отрицанием?" Но когда 

Хоун задал ему контрвопрос "Где твой рот?", то все, что монах мог сказать, 
было: 
"У меня нет рта". Хоун был опытным учителем. Сразу определив позицию монаха, то 

есть поняв, что он еще не может переступить границу двойственности, Хоун 
продолжал его преследовать: "Каким образом ты ешь свой рис?" Монах ничего не 
ответил. (Интересно, действительно ли он понял все, что произошло?)

Позднее Тосан, другой учитель, услышав об этом мондо, дал свой собственный 
ответ: "Он не чувствует голода и не нуждается ни в каком рисе". "То, что не 
чувствует никакого голода" есть "древнее зеркало", не нуждающееся ни в какой 
полировке: это тот, кто "говорит и в то же время не говорит". Он сама 
"справедливость", справедливость, являющаяся естеством вещей; быть 
"справедливым" означает быть "соно-мама", следовать по пути "каждодневного 
сознания", "есть, когда голоден, и отдыхать, когда устал". В этом духе я 
интерпретирую следующие слова Экхарта: "Если бы я вечно выполнял волю Божью, я 
бы был действительно целомудрен и свободен от ярма идей, каким я был до 
рождения 
своего". "Целомудренность" состоит в освобождении от оков всякого рода 
рассудочной деятельности, в ответе "да, да", когда ко мне обращаются по имени. 
Я 
встречаю на улице друга, он говорит: "Доброе утро", - и я отвечаю: "Доброе 
утро". А христианскому образу мышления, вероятно, будет соответствовать 
следующее: "Если бы Бог попросил ангела снять гусеницу с дерева, ангел с 
радостью сделал бы это, и испытал бы блаженство, что исполнил волю Бога". Один 
монах спросил учителя дзэна: "Мне известно, что один древний мудрец сказал: "Я 
поднимаю штору и встречаю ясный день; я передвигаю стул, и меня приветствует 
голубая гора". Что имеется в виду под словами: "Я поднимаю штору, и встречаю