вия Гуджарата продолжались. 
Хумаюн опустошил север страны. Броач и Сурат с их парсийскими колониями 
подверглись разграблению.

В 1547 г. португальцы снова напали на Броач и предали его огню и мечу. Они 
получили от султана еще больше территориальных уступок, включая «округ Санджан»,
 и, где бы ни утверждали свою власть, всюду усиленно стремились обратить 
местное население в римский католицизм. Португальский доктор по имени Гарсиа 
д'Орта заметил парсов в Камбее и Бассейне и описал их как торговцев и 
лавочников, происходящих из Персии.

В 1572 г. император Акбар, сын Хумаюна, вторгся в Гуджарат и за один год 
овладел всей страной, положив конец ее независимости. Во время осады Сурата, 
ставшего тогда главным портом, Акбар встретился с несколькими парсами и 
обошелся с ними милостиво. Правление Моголов началось, таким образом, 
благоприятно для общины, и оно действительно ознаменовало начало движения 
парсов к процветанию, в то время как Сефевиды стали еще больше угнетать их 
собратьев в Иране, приведя последних в состоящие еще большей нищеты и лишений.




Глава 
XII
Под властью Сефевидов и 
Моголов




Иранские зороастрийцы при шахе Аббасе: их верования и 
обряды

С XVI по XVIII в. сохранилось гораздо больше и записей самих зороастрийцев, и 
заметок о них иностранных путешественников. В Иране шах Аббас Великий самый 
знаменитый из Сефевидов, взошел на престол 1587 г. и правил до 1628 г. Его 
блестящий двор в Исфахане привлекал европейских посланников, торговцев даже 
христианских миссионеров, некоторые из них заинтересовались проживавшими 
неподалеку зороастрийцами. Последние попали сюда в 1608 г., когда шах Аббас 
переселил «очень большое число гауров» (как произносили тогда оскорбительное 
габр) из Йезда и Кермана для работы в столице и вокруг нее.

Зороастрийцев поселяли в пригороде, где находилось около трех тысяч домов, все 
«низкие, одноэтажные, без каких-либо украшений, соответствующие бедности 
ихобитателей» (Pietro della Valle, 1661–1663, с. 104). Там зороастрийцы 
трудились сукновалами, ткачами и ковровщиками или же отправлялись в город 
(стараясь не сталкиваться с мусульманами) работать конюхами или садовниками, а 
также нанимались в окрестные хозяйства или на виноградники. «Они считают 
сельское хозяйство, – писал Ж. Шардэн, – не только хорошим и безвредным, но и 
благочестивым и благородным занятием, они верят, что это первейшее из всех 
призваний, которое „Верховный бог“ и „меньшие боги“, как они говорят, одобряют 
больше всего, и вознаграждают наиболее щедро» (Chardin, 1735, с. 180).

«Эти древние персы, – продолжает он, – ведут тихий и простой образ жизни. Они 
живут мирно под руководством своих старейшин, из которых избирают своих судей, 
утверждаемых на их постах персидским правительством. Они пьют вино и едят 
всякое мясо… но в других отношениях очень обособленны и почти не общаются с 
другими людьми, особенно с магометанами». Другой путешественник заметил, что 
«их женщины совсем не избегали нас, как прочие персидские женщины, были очень 
рады видеть нас и говорить с нами» (Daulier-Deslandes, 1926, с. 28). Эти 
женщины отличались от своих мусульманских сестер тем, что ходили с открытыми 
лицами, но их одежда была очень скромна – длинные широкие штаны по щиколотку, 
длинное платье с широкими рукавами и несколько платков, внутренний из которых 
полностью закрывал волосы, наподобие чепца монахини. Одеяния их были обычно 
ярко-зеленого и красного цвета. Мужчины, как и прочий рабочий люд, носили штаны 
и рубахи, но оставляли ткань (домотканую суконную или хлопчатобумажную) 
непокрашенной, и это выделяло их повсюду, где бы они ни появлялись.

Будучи дружелюбными, зороастрийцы все же скрывали от окружающих свои 
религиозные ритуалы и обычаи, как заметил один любознательный путешественник: 
«Нет таких других людей в мире, которые были бы столь скрытными в своей вере, 
как гауры» (Tavernier, 1684, с. 163). Это объяснялось, очевидно, тем, что 
зороастрийцы пытались воздвигнуть возможно более непроницаемую стену между 
собой и мусульманами, прибегавшими к насмешкам в качестве действенного оружия, 
а иностранцы могли выдать их секреты правителям-мусульманам. Вот почему 
некоторые иностранцы пришли к неверному заключению о том, что зороастрийцы 
насамом деле невежественные, «простые люди, столько столетий проведшие в 
рабстве, что забыли все ритуалы, сохранив лишь поклонение солнцу на рассвете, 
пристрастие к огню, который они называют вечным, и прежний способ обращения с 
мертвыми» (Figueroa, 1669, с. 177). Все это сообщалось, однако, в то время, 
когда жрецы Йезда и Кермана писали своим собратьям по вере – парсам трактаты, 
полные мельчайших указаний, касающихся самых разных древних обычаев и ритуалов. 
Еще одна преграда, воздвигнутая зороастрийцами в своей самозащите, – это 
языковая. О ней упоминают западные путешественники. В своих сельских твердынях 
зороастрийцы усвоили местный диалект, непонятный носителям литературного 
персидского языка, названный ими дари[73 - Дари – происхождение этого термина 
точно не установлено (по всей видимости, букв. «придворный»). В настоящее время 
так называют разновидность персидского языка, бытующую в Афганистане (прежде 
именовавшуюся фарси-кабули, кабули) и являющуюся наряду с афганским языком – 
пашто – официальным языком страны.], а мусульманами – габри. На этом диалекте 
общались дру