страсти поутихли, перенесли его в Бансда, 
городок, расположенный в пятидесяти милях от побережья, но все же в пантхе 
Санджана, где маленькая община парсов почтительно и радостно приняла его. Там 
огонь оставался в течение двух лет, и зороастрийцы приходили к нему на 
поклонение «из всех областей, где жили люди этой чистой веры. Так же как раньше 
люди отправлялись… в прославленный Санджан, точно так же парсы приходили теперь 
в Бансда… с многочисленными приношениями» (Hodivala, 1920, с. 113).

Среди паломников был и один из известных в парсийской истории людей, богатый 
мирянин из Навсари, по имени Чанга-Аса. Автор «Сказа о Санджане» величает его 
древним иранским титулом дахйувад –«владыка страны», переводя так, очевидно, 
гуджаратское слово десаи (как если бы оно значило «землевладелец»). Автор 
называет его также давар –«судья», «магистрат» – и пишет, что «он не мог 
перенести того, чтобы вера оказалась преданной забвению… Он дал денег из своих 
богатств тем, у кого не было рубашки-судра и пояса-кусти». Чанга-Аса совершил 
паломничество в Бансда во время сезона дождей, когда туда было трудно пройти 
через джунгли. Вскоре после возвращения он созвал собрание анджомана Навсари и 
предложил пригласить жрецов Санджана перенести священный огонь в Навсари, на 
побережье. (Поддерживать сообщение по морю тогда было легче, чем по суше.) 
Жрецы Санджана согласились. Тогда служители пантха Бхагариа в Навсари 
приготовили «прекрасный дом» для огня, где благополучно его установили. 
Описанием этого события Бахман, приходящийся прапрапрапраправнуком одному из 
жрецов Санджана, хранившему священный огонь, и заканчивает «Сказ о Санджане».

Огонь Аташ-Бахрам около четырнадцати лет не имел, таким образом, постоянного 
обиталища. В течение этого времени его, видимо, держали в металлическом сосуде, 
так называемом афринагане; последний используется обычно для горящих углей при 
богослужении. Так была нарушена традиция водружать священный огонь на каменный 
алтарь в виде колонны, а вместо этого для огня сделали большой металлический 
сосуд, напоминающий по форме афринаган, и в нем поместили Аташ-Бахрам в новом 
храме в Навсари. Этот случай послужил прецедентом, и в дальнейшем такие 
металлические сосуды использовались для всех священных огней, которые 
учреждались парсами.

Теперь Навсари стал центром религиозной жизни парсов: здесь горел священный 
огонь и вместе, в одном городе, жили видные жрецы двух старейших пантх, в целом 
же дела общины под руководством Чанга-Аса процветали. Этот человек явно 
тщательно заботился о достойном сохранении традиций. Он уговорил своих 
единоверцев отправить в Иран посланника, чтобы посоветоваться там со жрецами 
относительно некоторых частностей обрядов и богослужений, в которых были 
какие-то сомнения. Отважный посланец, по имени Нариман Хошанг, отправился морем 
из Броача в Персидский залив, проник в глубь страны в Йезд, а оттуда его 
привели к Дастуран дастуру в Туркабад. Там посланника тепло приняли, но из-за 
языкового барьера (пришелец плохо знал персидский язык) он вынужден был прожить 
целый год в Йезде, занимаясь мелочной торговлей, прежде чем смог достаточно 
изъясняться на языке, чтобы получить указания (Dhabhar, 1932, с. 593). В 1478 г.
 Нариман Хошанг вернулся назад и привез с собой два пазэндских манускрипта, 
переписанных специально для «жрецов, руководителей и старшин Хиндустана» двумя 
жрецами из Шарифабада, и длинное письмо к парсам. Впоследствии было еще 
несколько подобных миссий, ипарсы в Навсари не только сохранили, к счастью, 
полученные тогда и позднее рукописи, но и собрали письма и все трактаты, или 
ривайаты,с указаниями, написанные для тих персидскими жрецами. Подписи под 
письмами, а также и их содержание проливают свет на условия, в которых 
существовали обе общины с XV по XVII в., а сами ривайаты показывают, что и 
парсы и иранцы оставались полностью ортодоксальными и очень заботились о том, 
чтобы с предельной верностью соблюдать веру, ради сохранения которой они 
столько претерпели.

Между общинами не существовало различий в учении, советы спрашивались и 
давались по вопросам соблюдения обрядов, таких, как точное исполнение сложной 
церемонии получения ниранга, освящения дахмы или совершения ритуального 
очищения-барашном. Много внимания уделялось деталям соблюдения законов чистоты. 
Жрецы-парсы, видимо, изучали эти сочинения частично для того, чтобы найти 
подтверждение соблюдавшимся обычаям, но также и для дополнительного 
подкрепления требований, с которыми они обращались к мирянам. Очевидно, они 
также использовали описания подробностей тех обрядов, которые забылись их 
предками в трудные времена переселений. Зороастрийцы должали отправлять 
посланцев с расспросами, несмотря на опасности путешествия, и все это были 
миряне, потому что священнослужители не хотели утратить ритуальную чистоту, 
путешествуя по морю в судах иноверцев. (Иранские зороастрийцы подвергали всех 
посланцев по их прибытии обряду очищения-барашном.
)
Пребывание парсов в Индии привело к изменениям в обрядах в одном или двух 
случаях. Так, они не доставать растение хом – эфедру, которая в таком изобилии 
росла в горах Ирана. Что они использовали в качестве заменителя – нам 
неизвестно. (Теперь иранские зороастрийцы посылают парсам запасы растения хом 
при каждом удобном случае.) Далее, в то время как иранские зороастрийцы 
сохранили старые обычаи жертвоприношений (поскольку кровавые жертвоприношения 
предусматриваются и мусульманскими обрядами, по этому поводу разногласий с 
завоевателями не происходило), парсы, продолжая приносить в жертву коз, 
вынуждены были, поселившись среди индийцев, прекратить убивать коров и быков. 
Теперь, спустя несколько столетий, они