все чувства, и человек, хоть и по своей воле явившийся выучить урок потруднее, 
перестает соображать. Его жизненный урок так и останется непройденным, если он 
ничего не предпримет ради собственного спасения. Таким спасителем оказывается 
истерия, которая заставляет человека панически метаться. Такого рода больной 
интеллект по законам, принимаемым большинством, именуется утонченным поведением,
 поэтому истеричный человек вправе считать себя лучше остальных мужланов. 
Трагизм его жизни проявляется позже. Я достаточно много занималась иностранцами,
 чтобы сказать: "Дорогие эстоноземельцы! Научитесь дорожить своей родиной и 
согражданами. Научитесь постигать свои потребности, из-за которых местом 
рождения вы выбрали эту землю и этот народ. Научитесь быть довольными собой, 
тогда вы будете довольны и своей родиной. Научившись помогать себе, вы поможете 
и ей".
Наша страна не лучше и не хуже других. Она - наш дом. Ребенка, которому дома 
привили любовь к отчизне и родному языку, уже не приходится учить этому в школе.
 Но если дома не обучают азам, то школе приходится выступать в роли пожарного. 
К сожалению, школа все более уподобляется пожарному, который тушит горящие 
потребности, чтобы самому не получить ожоги от жгучей злобы. Обвинения в адрес 
учителей вынуждают пожарного идти в огонь. Семьи, в которых во всем винят 
только учителей, а своих ошибок не видят, превращают для ребенка школу в 
заклятого врага. Исторически укоренившееся представление, что врага нужно 
уничтожать, вызывает пожар в школе при посредничестве ребенка. Нет никого и 
ничего, кто бы не пострадал от этого пожара прямо или косвенно.
Мать и отец дают начало росту ребенка, который сравним с растением. Учитель 
является тем солнечным лучом, который освещает мрак, чтобы из скудных корней 
развился сильный побег. Солнечный луч не принуждает, по нему выстраивают жизнь. 
Он не заставляет приурочивать дела на дневное время, но мы приурочиваем, ибо 
так выгоднее для нас самих.
Если бы матери и учителя-женщины осознавали это и, соответственно, держались бы 
с чувством собственного достоинства, то матери стали бы прямолинейными, как 
солнечный луч, учительницами. А учительницы были бы одновременно нежными 
матерями, дарящими тепло, подобно солнечному лучу. Особенно легко стало бы жить 
детям с наиболее безрадостным детством. То есть детям самих учителей.
К сожалению, большинство женщин-педагогов являются рабами своей профессии. Они 
не способны выйти из роли учителя и стать просто человеком - настолько в них 
укоренилось убеждение в том, что они лучше других, умнее, образованнее, ценнее. 
Желание воспитать своих детей, к которым относятся и ученики, самыми умными на 
свете, становится все более роковым как для детей, так и учителей. Протест 
против учителей вызывает протест против учебы.
Сверхтребовательность женщины-педагога вынуждает ее заниматься каждым ребенком 
индивидуально, а также выстраивать детей по умственным способностям, что 
вызывает в ученической среде злобное соперничество. Женщина-педагог стремится 
проникнуть в мысли каждого ребенка, чтобы направить их в верное русло. А верное 
русло - это, увы, то, как она мыслит сама. Она не замечает, что все больше 
говорит одно, думает другое, а делает третье - и полагает, что никто этого не 
замечает. А если кто и видит, то виновным всегда оказывается кто-то третий, 
хотя бы государство.
Дети помладше позволяют собой помыкать, а те, кто постарше, начинают 
протестовать, поэтому манипулировать ими труднее. Ребенок, который старается во 
всем угодить учителю, может так и остаться прямодушным простачком, чьей 
наивностью злоупотребляют. Такая опасность особенно угрожает ребенку, чьи 
родители занимают высокое положение в обществе. Страх автоматически порождает у 
человека зависть к тому, кто лучше него. А зависть - наиболее жестокое оружие.
Сверхтребовательная учительница к концу урока устает, да и дети становятся 
вялыми. Другому учителю несладко приходится с этим классом на следующем уроке, 
ибо дети отупелые, несообразительные, равнодушные, апатичные, глупые. 
Встречаются дети, которые не смиряются с подобным ограничением свободы. Обычно 
это мальчишки, которые мешают вести урок и озорничают без устали как в начале, 
так и в конце урока. Если бы учительница хоть раз за урок рассмеялась шутке 
озорника, то миссия мальчишки была бы выполнена - он пробудил бы класс к жизни. 
Тогда обучение не губило бы детей духом крепостничества. К сожалению, таких 
детей порицают.
Учителя не желают, а затюканные одноклассники не способны видеть того, что из 
озорников вырастают наиболее предприимчивые люди, ибо они не позволяют 
истребить свою самобытность. Один незлобивый нарушитель дисциплины превращает 
жесткий порядок в гибкий порядок, который придает классу живость и свободу. Это 
сплачивает класс в единый коллектив единомышленников. Дети, свободные душой, 
плохими не становятся. Но если они оказываются в плену у жесткого порядка, то 
становятся.
Чем меньше это осознается учителями, тем сильнее они наказывают нарушителей 
дисциплины и тем сильнее разрушают классный коллектив. В результате у всех 
детей крепнет протест против принуждения. Вместо того, чтобы побеседовать с 
сорванцом по душам, пытаясь его понять, от неприятного ребенка стараются 
избавиться. И частенько избавляются, но общая враждебность от этого не 
уменьшается, поскольку борцов за свободу любят. Особенно любят те, кто сами 
боятся бороться за свою свободу и изображают из себя хороших детей.
Мне, как, видимо, и Вам, доводилось знавать женщин-педагогов, которые 
отличаются от типичного учителя тем, что они с любовью относятся к задиристым 
сорванцам и тем самым навлекают на себя недовольство коллег. Таким учителям 
живется трудно, так как внешне они потворствуют беспорядку. Масло в огонь 
подливает превратное понимание в среде учеников, и злонамеренные ученики в