сначала сизый мрак, 
в котором друг не друг и враг не враг, 
а только птиц назойливых порханье, 
короткое предсмертное дыханье 
в наркозе ядовитых сигарет, 
начало сна... сначала просто бред, 


а боль потом... 


не боль, а пустота, 
бездонная, слепая... нет, не та, 
что из пространства исторгает прану, 
а та, последняя, что обжигает рану 
улыбками, вращением колес, 
сиянием алмазных полуслез, 
крестами, гороскопами, стихами, 
отсутствием стекла в оконной раме... 



рЬ()и(У (^/9^tn/Go& 

ЧТО TdKoe Люболь 

Превыгие всего на свете храни сердг^ твое, 
ибо это источник мсизни. 
из притчей Соломоновых 

, Из писем Другу 

то же сказать о зависимости самой жизнен


ной, самой глубинной — любовной? 

Эту зависимость по силе и значению можно 
сравнить с такою естественной, как зависимость пищеваЯс 
Или дыхательная — от воздуха, тоже могучая и 
мало кем сознаваемая. 

(Я свою воздухозависимость осознал вынужденно 
и давно заметил, что я-погулявший-на-свежем-воздухе 
и я-засидевшийся-в-духоте — два совсем разных по 
настроению и по личной философии человека.) 

Особенность любовной зависимости в том, что мы 
сами ее ищем. Она рождается глубиной нашего существа 
и являет собой выражение нашей самонедостаточности, 
нашей смертности, нашего всаженного в 
каждую клеточку стремления слиться с другим существом 
— и этим продолжиться... 

Великое противоречие между двумя великими надобностями: 
жить жизнью, ни от кого не зависимой, и 
жить жизнью, зависимой от Любви. Жить свободно ~ 
и жить привязанно: принадлежать другому существу, 
продолжиться в другом существе... 

В этом столкновении и рождается великая боль 
земной жизни, любовная боль, Люболь, 

Огромный болящий мир любовных зависимостей 
существует с тех пор, как существует человечество, если 
не раньше. О, как вопиет он, как взывает о помощи, 
как скрывается, как поет, как молчит... 

11751 



ообоьн/сие/ So^cu 

Друг мой, слышишь?., я здесь, я с тобой. 

Как звери не знают отпущенной им долей сознания, 
зачем их тянет друг к другу, не проникают в 
смысл происходящего, а повинуются лишь могучим 
инстинктам, так точно и мы, любящие, и при самом