«Ничейная бабуся» уже второй месяц была очень плоха и по ночам кричала 
на одной ноте.
        - Она вчера умерла.
        Он повернулся и побежал. Перед поворотом за угол переулка споткнулся, 
но не упал, а подлетел как-то вверх, вскинув руки с растопыренными пальцами, и 
в этом странном прыжке исчез за углом.
        С месяц после того мы еще виделись и разговаривали как обычно, но обоим 
было до головной боли ясно, что этому уже не продолжиться. Что-то между нами 
разрушилось.
        
        ...Пропал внезапно, без подготовки. Утром мать нашла на столе записку:
        До свидания. Не ищите. Я вас люблю. Я не...
        Дальше что-то зачеркнутое.
        Исчез в домашней одежде, ничего с собою не взяв. Обнаружили потом, что 
куда-то девалась всегда бывшая среди немногих его личных книг «Карта звездного 
неба» и последняя из объемных моделей Энома.
        Обрывки разговора, подслушанного возле учительской.
        Мария Владимировна. А если самоубийство?
        Ник. Алексаныч. Не думаю. Какая-нибудь авантюра... Какой-нибудь закидон.
..
        - Одиночество... Никто его по-настоящему не знал. Мерили общими мерками.
..
        - А что было делать, как подойти? Иногда мне было просто стыдно с ним 
разговаривать.
        - Старший друг, хотя бы один...
        - При таком-то уровне? Да он старше нас с вами... Всех нас, вместе 
взятых... У гения не бывает возраста. - Не скажите...
        Следователь приходил в школу, беседовал и со мной, я из этой беседы 
мало что запомнил. «Любил ли он ходить босиком?» - «Да, очень». - «Водился ли с 
подозрительными личностями?» - «Да. Водился». - «С какими?» - «Ну вот со мной». 
- «А еще с какими?» - «Не знаю». - «Как ты можешь не знать, а еще друг. 
Вспомни». - «Ни с кем он не водился».
        Еще пару раз я приходил к нему домой. Почерневшая мать, с сухими 
глазами, беспрерывно куря, не переставала перебирать его одежонку, тетради, 
рисунки...
        «Владик. Владик. Ну как же так. Владик...»
        Отец, абсолютно трезвый, сидел неподвижно, упершись в костыль. «Сами. 
Искать. Упустили. Пойдем. Сами...»
        - «Куда ж ты-то... Куда ж ты-то...»
        Его лабораторно-технический скарб, находившийся под бабусиным топчаном, 
был весь вытащен и аккуратно разложен на свободной теперь поверхности. Сестры 
переговаривались полушепотом и ходили на цыпочках. Я сидел, мялся, пытался 
что-то рассказывать о том, как с ним было интересно, какой он...
        Страшнее всего глаголы в прошедшем времени...
        
        В последний день занятий, после последнего урока, когда я, отмахнувшись 
от Яськи, в дремотной тоске брел домой, кто-то сзади тронул меня за плечо.
        Я сперва его не узнал. Передо мною стоял Ермила, уже больше года как 
исключенный из школы. Он мало вырос за это время - я смотрел на него сверху 
вниз. Бело-голубые глаза глядели тускло и медленно, под ними обозначились 
сизоватые тени.
        - Его, понял?
        Он протягивал мне измятую кепку. Я не сразу ее узнал, но сразу, как от 
удара током, вверх подскочило сердце.
        - Ты его видел?..
        - Я взял, ну.
        - Когда?..
        - В раздевалке куклу гоняли, тогда и взял, понял?
        - А почему... Почему не отдал?
        - Теперь отдаю, законно. Вы с Клячей кореша - так? Ты это, понял... 
Носи. Пока не придет.
        - А он придет?
        - Куда денется. Кляча - голова на всех, понял.
        - А где он?
        - Откуда знаю? Придет, законно.
        - Придет?..
        - Носи, ну. Побожись.
        - ...(Соответствующий жест, изображающий вырывание зуба большим пальцем.
)
        - Ну давай...
        Сунул мне под дых корявую грабастую лапку, повернулся и - как краб, 
боком, - в сторону, в сторону...
        Больше я его никогда не видел.
        Что же касается Клячко, то... (Обрыв пленки).
        
        Не стану утомлять ваше любопытство, читатель. Я был до крайности 
удивлен и взволнован, когда Д. С. сообщил мне, что Владик К. жив и ныне.
        - Оставьте пленку, не надо. Другая история.
        - Но ведь...
        - Разве не интересно, какие бывают дети? Разве весь смысл их в том,