ним.  Они совершенно не  чувствуют
существования других людей,  как будто они одни и жили бы во всем свете. Нет
поэтому практического  солипсизма:  там где  существует сознание своего "я",
есть вместе с тем и сознание наличности  "я" и у других людей.  Если человек
утратил ядро (логическое или этическое)  своей сущности,  он  уже  в  другом
человеке  не  видит  человека,  не  видит существа,  обладающего собственной
индивидуальностью. Я и ты - понятия соотносительные.
     Только в общении  с другими  людьми человек  в  состоянии особенно ярко
познать свое "я'\ Потому человек в присутствии других людей кажется особенно
гордым.  Только в  часы  одиночества он может  позволить себе  умерить  свою
гордость.
     Наконец:  кто  себя убивает  -  убивает  весь  мир. Кто убивает другого
человека, совершает самое тяжкое преступление, так как  в  нем он убил себя.
Отсюда ясно, что практический солипсизм - бессмыслица. Его  скорее следовало
бы  назвать  нигилизмом.  Если нет налицо  понятия  "ты' тогда  подавно  нет
никакого "я", нет вообще ничего.
     Невозможность  превратить человека в  простое  средство  для достижения
наших целей, лежит в самом укладе нашей психической жизни.
     Но мы уже видели, что человек, который чувствует свою индивидуальность,
чувствует  себя  и  в  других.  Для  него   tat-tvamasi  -  не  гипотеза,  а
действительность. Высший индивидуализм есть высочайший универсализм.
     Тяжело  заблуждается  отрицатель  субъекта,  Эрнст  Мах,  полагая,  что
отречением от  собственном "я"  мы  приходим  к этическому принципу, который
"совершенно  исключает пренебрежение к  чужому "я" переоценку собственного".
Мы уже  видели,  к каким  отношениям междулюдьми ведет отрицание своем  "я".
"Я"-  основной принцип  всякой  социальной  этики.  К какому-нибудь узловому
пункту, в котором перекрещиваются разнообразные "элементы", Я психологически
не в состоянии  применить  какой-нибудь  этический  принцип.  Это,  пожалуй,
является  идеалом,  но  для   практического  поведения  оно  лишено  всякого
значения,  так как  исключает  психологическое  условие осуществления всякой
нравственной   идеи.   Нравственное   требование  уже   заключено  в   самом
психологическом строе нашем.
     Совершенно  другая  картина  получается, когда речь  идет о том, что бы
привить людям сознание своего высшего "я", своей души так же, как и сознание
наличности души  и  других  людей.  Большинству  людей необходим  для  этого
пастырь  души. Только тогда и  будет  существовать действительное  этическое
отношение между людьми.
     У гениального человека  осуществляется это отношение известным образом.
Никто  в  такой сильной степени  не принимает  участия в  страданиях  своего
ближнего,  как  он. В известном  смысле  можно  говорить  о том, что человек
познается  только состраданием. Если  сострадание  и не  то  же,  что  ясное
знание,  выраженное в абстрактных  понятиях и  наглядных символах, то оно во
всяком случае сильнейший импульс к достижению знаний. И только страдание под
гнетом вещей дает гению понимание их, только  страдание к людям  уясняет ему
их сущность. Гений страдает больше всех, так  как  он  страдает во всех и со
всеми. Но сильнее всего он страдает от своего страдания.
     В одной из  предыдущих глав мы выяснили,  что гениальность есть фактор,
который собственно и возвышает  человека  над животным,  вместе с тем мы уже
установили  тот  факт,  что только  человек имеет  историю (это  объясняется
наличностью  у всех людей  гениальности  различных степеней). К этой теме мы
должны теперь вернуться. Гениальность вполне совпадает с живой деятельностью
умопостигаемого  субъекта.   История  проявляется  в  социальном  целом,   в
"объективном духе", индивидуумы же  остаются равными себе и не прогрессируют
подобно  "объективному  духу"(они  элемент  исторический). И  мы  видим, как
сходятся нити нашего изложения с тем, чтобы получить  неожиданный результат.
Я нисколько не  сомневаюсь, что вневременная человеческая личность  является
условием   истинно-этического   поведения   по  отношению   к  ближним,  что
индивидуальность,  - предпосылка социального чувства. Если это так, то ясно,
почему  творец и детище  истории, представляют собою одно и  то же существо.
Существо - это человек. Таким образом разрешен старый спор о  том,  что было
раньше: индивидуум или общество: оба даны вместе и одновременно.
     Теперь я  считаю совершенно доказанным, что  гениальность  есть  высшая
нравственность.  Гениальный  человек -  самый  верный самому  себе  человек,
ничего  о себе  не  забывающий,  болезненно  реагирующий  на всякую  ложь  и
заблуждение.  Но не это  только. Он одновременно  самый  социальный человек,
самый одинокий и самый  общительный. Гений  - высшая форма бытия вообще,  не
только  в  интеллектуальном,  но   и  в  моральном  отношении.  Гений  самым
совершенным  образом  раскрывает  идею  человека.  Он  возвещает  на  вечные
времена,   что  есть   человек:  субьект,  объектом  которого  является  вся
вселенная.
     Не  следует  заблуждаться. Сознание и только сознание уже  само по себе
нравственно,  бессознательность  -  аморальна, и  наоборот,  все  аморальное
бессознательно.   "Безнравственный   rennii,   "великий   злодей"   -сказка,
созданная, как возможность, великими людьми  в определенные моменты их жизни
с тем, чтобы против воли творцов превратиться в пугало  для слабых, пугливых
людей.  Нет  ни  одного  преступника, который дошел  бы до  сознания  своего
преступления,  который думал и говорил бы устами  Гагена в  "Сумерках богов"
перед  трупом  Зигфрида:  "Да, я  его убил, я,  Гаген,  убил  его насмерть!"
Наполеон и Бэкон Беруланский, которых приводят в качестве опровержения этого
взгляда, непомерно переоценены или скверно  поняты. И к Ницше, особенно там,
где он  говорит о Борджиа, следует питать  мало  доверия  в  подоб