ь его в бодрствующем  сознании. Теперь это переживание
выступает во всей  своей соблазнительности.  Теперь уже трудно  удалить  эту
истинную  потребность из  сферы бодрствущего сознания, а  потому и наступает
кризис.  Тот  же  факт,  что  истерический   припадок  проявляется  в  самых
разнообразных формах и что он способен беспрерывно облекаться во все новые и
новые симптоматические образы, объясняется тем,  что  первопричина страданий
не познана, что индивидуум не соглашается  с наличностью полового влечения в
этом  явлении,  что оно,  по его мнению, исходит не  от  него самого,  а  от
другого, его второго "я".
     В этом лежит основная ошибка всех врачей - наблюдателей истерии. Изучая
природу  истеричных женщин,  они  обманывают  себя  тем  же  самым,  во  что
уверовали  сами  истерички5  ,  не  отвергающее, а  отверженное "я" является
истинной,   настоящей,  изначальной   природой  истеричных  женщин,  как  бы
настойчиво они ни старались бы внушить себе и другим, что это "я" совершенно
чуждо им. Если бы отвергающее "я" было их собствен  ним  действительным "я",
тогда они  могли  бы противопоставить себя чуждому им искушению, сознательно
оценить   его   и  отвергнуть  с  полной  решительностью,  выразить  его   в
определенном  понятии  и  познать  его природу. И  вот  наступает симуляция,
маскирование, так как отвергаемое  "я" в сущности  только одолжено, а потому
нет  у нее и смелости смотреть своему желанию прямо в глаза. Ведь как бы  то
ни было истеричка отлично  чувствует, что это желание  - первородный,  самый
властный  мотив  ее  души.  Потому что  вожделение  не  может  выразиться  в
совершенно  идентичной форме,  поскольку отсутствует тождество субъекта. Так
как это желание должно быть подавлено,  то оно и перепрыгивает с одной части
тела на другую. Ложь многообразна. Она вечно меняет формы своего проявления.
Это объяснение  найдут,  пожалуй, несколько мифологическим,  но,  во  всяком
случае,  нужно согласиться, что мы  имеем дело с  одним и  тем  же явлением,
которое обнаруживается то  в виде  контрактуры,  то частичной анестезии,  то
совсем в виде паралича. Это именно  явление  и есть то, чего истеричка ни  в
коем  случае  не  хочет  признавать  своим,  но  именно благодаря  подобному
отрицанию, она подпадает под власть этого явления:  ибо если  бы она вменила
его  себе  и  постаралась  составить  определенное суждение о нем,  как  она
поступает  по  отношению  к  самым ничтожным вещам, то  она  уже  тем  самым
как-нибудь поставила бы  себя вне  своего переживания,  или поднялась бы над
ним.  Это  именно  неистовство  и  чувство  возмущения,  которое  охватывает
истеричек  при столкновении  со  всем  тем,  что они  ощущают,  как желание,
совершенно чуждое  им, хотя оно им в глубокой степени и присуще, это чувство
в достаточной мере показывает, что они находятся в том же рабском подчинении
сексуальности, как  и  неистерички, так  же подавлены своей судьбой и лишены
всего, что возвышается над  ней: вневременного, умопостигаемого,  свободного
"я".
     Но можно с полным основанием спросить, почему не все женщины истеричны,
тогда  как лживы  они  все. Этот  вопрос ничуть не отличается от  вопроса  о
сущности истерической конституции.  Если развитая здесь теория правильна, то
она должна  дать ответ, вполне соответствующий фактам действительности, и на
этот  вопрос.  Согласно  этой  теории  истеричка  есть  женщина,  которая  в
пассивной покорности своей воспринимала весь комплекс мужских и общественных
оценок,  вместо  того, чтобы предоставить своей чувственной природе возможно
более  свободный  ход  развития. Непокорная  женщина  есть,  таким  образом,
противоположность истерички.  Я не хотел бы  долго останавливаться  на  этом
вопросе, так как он относится к области женской  характерологии.  Истеричная
женщина  становится  истеричной  в  силу  свойственном  ей  сервилизма.  Она
совершенно   тождественна   в   духовном   отношении   типу   служанки.   Ее
противоположностью, т.е. женщиной, совершенно лишенной
     истеричности   (которая   существует   только   в   идее,   но   не   в
действительности),  была бы  мегера.  И  это  является основой подразделения
женщин. Служанка служит,  мегера властвует. Служанкой надо родиться, и к  ее
типу относятся и такие женщины,  которые достаточно богаты для того, чтобы в
действительности  и  не занимать  никогда  должности ее. Служанка  и  мегера
всегда находятся в отношениях взаимной дополнимости.
     Следствия, вытекающие  из  этой теории,  вполне  подтверждаются опытом.
Ксантипа  -  это  женщина, которая  и на  деле  очень  мало имеет  общего  с
истеричкой.  Она  вымещает  свою  ярость  (которую  следует  объяснить,  как
недостаток половой  удовлетворенности)  на других, истеричная раба, на себе.
Мегера  "презирает  других",  служанка  "презирает себя". Все,  что  давит и
мучает мегеру, в достаточной  степени чувствует и ее ближний: она льет слезы
так же легко, как  и служанка, но всегда обращает свои слезы на других. Раба
хнычет  и  одна,  не  будучи  никогда  одинокой, ибо  одиночество  идентично
нравственности   и   является    условием    истинной    двойственности    и
множественности.  Мегера не  выносит одиночества,  она  должна сорвать  свою
злобу на ком-нибудь  вне  себя, в то время как  истеричка преследует  только
себя. Мегера лжет открыто и только,  но она не сознает, что лжет, так как по
природе  своей  она  должна  верить, что  всегда права. Она  поэтому  готова
обругать человека, который ей в чем-нибудь противоречит. Служанка безропотно
исполняет требование истины, которое  также чуждо  и ее природе. Лживость ее
беззаветной  покорности  сказывается  в  ее истерии,  т.е. когда разгорается
конфликт  с  ее собственными  половыми  желаниями.  В силу этой склонности к
рецепции и всеобщей  восприимчивости мы сочли нужным подробнее  остановиться
на  вопросе об истерии и истерической женщине. Я думаю, что в конечном итоге
мне выдвинут в качестве возражения именно этот тип,  но не мегеру. Лживость,
органическая лживость  характеризует оба эти типа,  а  вместе  с  ним и всех
ж