в вас не чает. Ведь нет никаких сомнений, что за всей этой так называемой 
любовью должны стоять какие-то меркантильные интересы или эгоистические 
соображения, а кто же в них так просто признается?
    Любовь — это парадокс, который ставил в тупик умы, и почище, чем у нас с 
вами. Из этого источника черпали вдохновение авторы самых прославленных 
творений мировой литературы. Попробуйте вдуматься в смысл фразы, взятой из 
одного из писем Жан Жака Руссо к мадам д'Удето: «Будь вы моей, то сам факт 
обладания вами лишал бы меня той, пред кем преклоняюсь»45. Что, не уловили? 
Тогда прочитайте еще раз. Не спорю, что на вкус среднего потребителя подобных 
сентенций мысль, которую, судя по всему, хотел выразить этой фразой Руссо, 
должна казаться, мягко говоря, несколько неожиданной. Ибо гласит она следующее: 
«Если ты, моя возлюбленная, уступишь страстным мольбам и упадешь в мои объятья, 
то самим этим фактом впредь лишишь себя права считаться олицетворением моей 
любви». Этот бытовавший в XVIII веке несколько возвышенный подход к любви 
жив-здоров и по сей день. Особенно процветает он в одной из стран 
Средиземноморья, где мужчина, предварительно как следует убедив себя в том, что 
он буквально сгорает от страсти, начинает преследовать избранницу непрерывными 
мольбами, просьбами и уговорами, пока та наконец не решится уступить его 
пламенным речам. И вот тут-то он и вознаграждает ее оскорбительным презрением — 
ведь порядочная женщина никогда бы не позволила себе сдаться. Неудивительно, 
что именно в этой же самой стране существует широко распространенная — хотя, 
разумеется, и не признаваемая официально — поговорка: «Все женщины шлюхи, кроме 
моей собственной матери — та была святой». (Уж она, конечно, никогда не 
позволила бы себе «этого».)
    В своей книге «Бытие и ничто» Жан Поль Сартр определяет любовь как тщетное 
стремление подчинить себе свободу как таковую. Он пишет: «...любовника не может 
удовлетворить та высшая форма свободы, которую представляет собой добровольный 
и свободный союз двух людей. Кто может довольствоваться любовью, даруемой лишь 
ради чистого соблюдения клятвы в верности? Кто сможет смириться со словами: «Я 
люблю вас, потому что по свободному выбору связала себя обещанием любить вас и 
не желаю нарушать данного слова; я люблю вас из верности самой себе». Поэтому 
любовник требует клятв, и в то же время клятвы вызывают у него раздражение. Он 
хочет, чтобы его любили по свободному выбору, но требует, чтобы эта свобода как 
таковая уже не была более свободной»46.
    Тем, кто хотел бы углубить свои познания в любви, узнать обо всех 
непостижимых и в то же время неизбежных ее превратностях — а вдобавок к тому 
получить сведения и о многих прочих разновидностях иррационального поведения,— 
могу порекомендовать оригинальную и захватывающую книгу норвежского философа 
Иона Элстера «Улиссы и Сирены»47. Однако для начинающих должно оказаться вполне 
достаточно того, что было сказано выше. Возможно, эти начальные знания и не 
позволят им сразу же достигнуть тех заоблачных вершин, где пребывают великие 
гении этого мира, вроде Грушо Маркса, но уж, во всяком случае, они помогут 
сдвинуться с нулевой точки и сделать первые шаги в нужном направлении. Ибо 
впереди у нас непочатый край работы. Главное условие успеха — полная 
уверенность в своей неспособности внушить кому-нибудь чувство любви. Опираясь 
на это основополагающее убеждение, можно без всякого труда мимоходом 
дискредитировать любого, кому вздумается нас полюбить. Ведь совершенно очевидно,
 что у человека, который способен влюбиться в того, кто никакой любви не 
достоин, должно быть что-то сильно не в порядке. Нарушение психической 
деятельности типа склонности к мазохизму; невротические симптомы, обусловленные 
«кастрирующей» мужчину зависимостью от сильной, авторитарной матери; 
паталогическая тяга к ситуациям, дающим возможность реализовать комплекс 
неполноценности,— здесь сгодятся любые причины, лишь бы они имели клиническое 
объяснение этой совершенно неуместной и нелепой любви и позволяли превратить ее 
в нечто, лишенное хоть мало-мальского интереса и даже попросту отравляющее вам 
жизнь. (Огромную помощь в выборе подходящего диагноза могут оказать хотя бы 
поверхностные знания из области психологии или опыт посещения разного рода 
групп встреч и клубов знакомств.)
    Ну а как только найден нужный диагноз, перед вами сразу же в самом 
неблагоприятном свете предстают не только влюбленный и предмет его обожания, но 
и сама любовь как таковая. О лучших результатах трудно даже и мечтать! Из всех 
известных мне авторов эту цепь умозаключений с наибольшим блеском и 
наглядностью продемонстрировал Рональд Ланг в своей книге «Узлы». Схематически 
она выглядит следующим образом.
    «Я себя не уважаю.
Я не могу относиться с уважением к тому, кто уважает меня.
Я в состоянии испытывать уважение только к тем, кто меня не уважает.
Я уважаю Джека, поскольку он не уважает меня.
Я презираю Тома, поскольку он не презирает меня.
Только человек, достойный презрения, способен уважать такую презренную личность,
 как я.
Я не могу любить человека, которого презираю.
Сам факт, что я люблю Джека, не позволяет мне поверить, что он может любить 
меня.
Ну, как он сможет доказать, что и вправду меня любит?»48.
   
    На первый взгляд все это может показаться какой-то неправдоподобной чушью — 
слишком уж очевидно, что подобное отношение к себе самому и к окружающим 
способно осложнить нашу повседневную жизнь. Однако это поверхностное наблюдение 
вовсе не должно нас обескураживать или лишать возможности с наслаждением