человеческое спасибо и рассмотрим ее строение.
Нижний ее слой – тропосфера. Его толщина над экватором 16 – 17, а над полюсами 
– 6-7 километров. Каждые сто метров высоты температура здесь падает в среднем 
на 0,6 градуса (чем дальше от печки, тем холоднее). Решения о том, какая у нас 
с вами будет погода, принимает тропосфера: в этом слое больше 90 процентов 
всего водяного пара и углекислого газа и весь аэрозоль. Кстати говоря, 
Александр Васильевич рекомендовал мне отнестись к аэрозолю с уважением, и я ему 
обещал, когда понял, что это такое. Теперь я даже не представляю себе, как без 
него жить – так он важен. Аэрозоль – это попавшие в атмосферу частички дыма, 
пыль пустынь, споры растений, морская соль и прочее; без него невозможна была 
бы конденсация водяного пара, то есть мы остались бы без облаков, туманов, 
дождей и снега. Но аэрозоль хорош, когда его – в меру, избыток же его вреден, 
как всякое излишество, что испытывают на своих шкурах жители Токио и Лондона, 
Нью-Йорка и Лос-Анджелеса, проклинающие нависший над их городами смог.
Второй слой – стратосфера, отделенная от тропосферы государственной границей 
под названием тропопауза. Если на тропопаузе свирепствует крещенский холод, 
достигающий 80 градусов ниже нуля, то чем выше, тем… теплее. Благословим этот 
парадокс: он спасает жизнь на Земле. Оказывается, в стратосфере имеется слой 
озона, который активно поглощает ультрафиолетовые лучи; не будь этого слоя, 
поверхность нашей планеты превратилась бы в выжженную пустыню.
С высоты 55 километров над уровнем моря начинаются владения третьего слоя – 
мезосферы. Морозы здесь уже космические, спутники и ракеты зарегистрировали 
абсолютный минимум для атмосферы – минус 143 градуса. Честно говоря, 
холодновато.
На высотах от 80 до 800 километров господствует ионосфера. Она имеет огромное 
значение для радиосвязи, и я до сих пор себя проклинаю за то, что не записал 
размышлений Александра Васильевича на эту тему: в этот момент на швартовую 
палубу вытащили первую в нашем рейсе акулу и я буквально подпрыгивал на стуле, 
вслушиваясь в восторженные вопли новичков. Когда же вопли утихли, Александр 
Васильевич перешел к последнему слою. Он называется экзосферой и временами 
радует наш глаз полярными сияниями.
Пока все. О времени следующей лекции, уважаемые читатели, вы будете извещены 
особо.



Тропическое вино, акулы и киты

Мы уже вошли в тропики, солнце жарит с восьми утра. Личный состав загорает и 
пьет тропическое вино – две бутылки в неделю.
Медики установили, что в тропиках это очень полезно, и мне еще не приходилось 
встречать моряков, которые бы оспаривали этот тезис.
Впрочем, желающие могут вместо вина получать фруктовые соки – так под общий 
смех объявлено по трансляции. Неужели найдутся чудаки, которые сделают такую 
глупость? Ваше дело, хотите верьте, хотите проверьте, но такие чудаки нашлись: 
боцман Турутин и автор этих строк. Когда в час выдачи у артелки вырастала 
веселая очередь, мы старались приходить последними, чтобы легче было отбиваться 
от остряков, Боцман чувствовал себя более уверенно, так как остряк сознавал, 
что он может получить в руки швабру и на время лишиться желания острить, а вот 
мне доставалось за двоих. Поэтому, пользуясь мягким характером артельщика 
Володи Пученкова, я старался заполучить свою норму недели за три вперед.
Наша эскадра совершает меридиональный разрез, мы изучаем океан и атмосферу, 
следуя строго на юг, к экватору. Сотни приборов, антенны и локаторы 
задействованы на полную мощность, идет интенсивная научная работа. Пока что мои 
попытки принять в ней участие наталкиваются на глухое непонимание. Петя 
Пушистов, когда я предложил ему свою помощь, тут же забаррикадировался в каюте, 
Вилли же сделал вид, что воспринял мое предложение как шутку, восторженно 
рассказал о вечерних прогулках по Дерибасовской и скрылся, а Генрих Булдовский 
тактично промолчал, порылся в своих книгах, разыскал учебник по метеорологии 
для техникумов и посоветовал его проштудировать. «Вот увидите, вы это поймете»,
 – не без некоторого сомнения вымолвил он.
Однако нашелся человек, по достоинству оценивший мои способности: повар Федор 
Федорович Федорей. Он без колебаний воспользовался моими услугами, когда я в 
числе свободных от вахты добровольцев явился в столовую команды лепить пельмени.

Пельменями и варениками нас баловали раз в неделю, и в добровольцах недостатка 
не было. Херберт Нийлиск и Март Тийслер – инженеры из эстонского отряда, 
оказались высококвалифицированными раскатчиками теста, повара готовили фарш и 
другую начинку, а десятка два рядовых необученных штамповали продукцию. Обычно 
мы объединялись за одним столом – Олег Ананьевич Ростовцев, его первый помощник 
Юрий Прокопьевич Ковтанюк и я. Лепка пельменей не требовала серьезного 
умственного напряжения, пальцы работали сами собой, и мы беседовали на разные 
темы. Разговор сегодня зашел о научном сотруднике Воробышкине.
Воробышкин принадлежал к тому типу людей, которые с исключительным вниманием 
прислушиваются к состоянию своего организма. Малейший сигнал какого– нибудь 
органа о неблагополучии вызывает у них крайнюю озабоченность. И хотя Воробышкин 
был отменно здоровым человеком, он, хорошенько прислушавшись, уловил страстный 
призыв о помощи, исходящий от его органов зрения. Проанализировав ситуацию, 
Воробышкин теоретически установил, что его систематически недокармливают 
витамином «А».