поверху нужно было идти. А пурга задула – пятьдесят метров в секунду, занесло 
нас. Звоню дежурному в кают-компанию! „Откопай!“ А он: „Меня самого засыпало!“ 
Часа два возился, с грехом пополам открыл люк, выбрался наружу и пополз по 
направлению к фонарю, что на кают-компании. Дует – не унесло бы мои сто 
килограммов в Центральную Антарктиду! Ползу, чувствую, что ползу не туда: 
как-то вверх у меня получается. Оказывается, вскарабкался я на крышу дома номер 
пять. Сполз обратно, сориентировался и откопал дверь в кают-компанию… 
Профессора Шумского, нашего гляциолога, чуть тогда не унесло в голубую даль. 
Дело было так. Возле склада лежал ящик с гусями, ящик разбило, а гусей разнесло 
на все четыре стороны. Одному водителю трахнуло гусем по спине, другому мёрзлый 
гусь чуть не оторвал голову, а Шумский, спасаясь от этого града, загородился 
фанерой. Словно парусом себя оснастил! Понесло его со страшной силой. „Ребята, 
держите!“ Задержали. В ту пургу так дуло, что разорвало толстые тросы и унесло 
за барьер в море самолёт ЛИ-2… Хорошо, ещё машины были, а то остались бы 
лётчики без работы… Забавная у них была компания! Главный штурман отряда Павел 
С. очень любил красавицу артистку Л., просто таял от счастья, когда смотрел 
картины с её участием. Его уговорили: „Она не замужем, Пашка, напиши ей!“ 
Написал. Такой, мол, я и такой, одинокий и хорошо зарабатывающий покоритель 
Антарктиды. На радиостанции, конечно, задержали, не послали. Через две недели: 
„Пашка, пляши, тебе радиограмма от Л.!“ А радиограмма такая: «Горжусь вашим 
несгибаемым мужеством, отважный полярник! Сообщите, когда приедете, буду 
встречать. Ваша Л.“ Павел С. на седьмом небе, собрал друзей, выставил на стол 
весь свой запас коньяка. Выпили, негодяи, и признались. Ну и гонял он их потом!.
.
Евграфову уже за пятьдесят. Здоровье у него хорошее, руки по-прежнему могучие, 
но… внучка растёт в Ленинграде, и внучка любимая . А когда у полярника 
появляются внуки, значит, подходит время прощаться с высокими широтами. Но 
Михалыч старается не думать о столь неприятных вещах. Нужен он ещё Антарктиде, 
и она ещё очень нужна ему.

АЛЕКСЕЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ СпМОЧКИН
Дизельная электростанция была одним из самых уютных и гостеприимных уголков 
Мирного. Дежурили на ней круглосуточно, и посему начальник склада Павлов щедрой 
рукой отпускал дизелистам чай, кофе и сахар. В любое время суток здесь можно 
было под доносившийся из рабочей части ДЭС гул дизелей посидеть над чашкой 
горячего настоя – преимущество в глазах полярников чрезвычайное. Привыкнув на 
Востоке чаёвничать без всякой меры, я с удовольствием и не ожидая особого 
приглашения навещал гостеприимных дизелистов.
Хозяйничал здесь Алексей Александрович Семочкин, тот самый, который в период 
эвакуации со станции Лазарев вместе с Евграфовым входил в шестёрку Гербовича. С 
того времени Семочкин не раз бывал в Антарктиде, зимовал на Востоке, и на той 
же Новолазаревской, дрейфовал на льдинах и наконец вновь оказался под началом 
Гербовича в Мирном.
К Семочкину Гербович относился как-то по-особенному тепло, даже с любовью, 
впрочем, Семочкина любили все. В главах о станции Восток я рассказал про Ивана 
Тимофеевича Зырянова, так вот, Семочкин – это второй Тимофеич: такой же добрый, 
ласковый, исключительно скромный и сильный духом человек. И ещё совпадение: и 
тот и другой – выдающиеся мастера по дизелям. Таких работников, как Тимофеич и 
Семочкин, даже в Антарктиде, где своим трудолюбием никого не удивишь, поискать 
надо… Владислав Иосифович рассказывал, что он свободно вздохнул, когда 
заполучил на ДЭС Семочкина. И в самом деле, всю зимовку Мирный не знал перебоев 
с электроэнергией, мало того, один дизель из трех у Алексея Александровича 
постоянно отдыхал, будучи «в отпуске без сохранения содержания», как шутили его 
ребята.
Их у Семочкина было четверо: три Юрия – Козельский, Ищук и Коняев и один 
Николай – Макаров. Кроме того, на сезон из состава Четырнадцатой экспедиции 
остался Борис Антонов, но он уже поглядывал на море. Никому из ребят, кажется, 
не было тридцати, и сорокапятилетний Семочкин относился к ним как к племяшам: 
лелеял, заботился, но и строго спрашивал.
На ДЭС я бывал почти ежедневно. Если дежурил Козельский, чемпион Мирного по 
шахматам, то мы устраивали блицтурнир; если Козельский отдыхал, то беседовали 
часок-другой над чашкой чаю, крепкого, сладкого и горячего, не просто 
удовлетворяя жажду, а наслаждаясь самим процессом чаепития в дружеском кругу. Я 
любил слушать рассказы Семочкина – неторопливые, спокойные, с юмором, 
отшлифованным годами полярных странствий. Как-то мы с Антоновым, люди 
заинтересованные, обменивались сведениями о подходе «Оби», и Семочкин, разливая 
чай, проговорил:
– Ракеты небось готовите, фейерверком будете встречать? – И, получив 
подтверждение, заметил: – Был случай, когда её встречали оригинальнее… Дружным 
храпом! Произошло это в Девятую экспедицию, когда мы закончили зимовку на 
Новолазаревской. Приехали на барьер ночью, соорудили за несколько часов 
мертвяки для швартовки и так устали, что еле хватило сил до балка дойти. Пришла 
под утро «Обь», гудела, гудела, не дождалась и пришвартовалась своими силами. 
Потом нас разбудили и глаза пялили от удивления: «Первый раз в жизни таких 
встречаем! Год отзимовали, корабль за ними пришёл, а они бессовестно храпят!» А 
тебе, Юра, небось другая встреча с «Обью» больше запомнилась, а?
Юрий Коняев, сдержанный и не очень разговорчивый механик, нехотя кивнул.
– Стоит ли вспоминать, Алексей Саныч7
– Стоит, – возразил Семочкин. – А то наш гость, например, не знает, что ты 
вторично рождённый. Это было в Шестую экспедицию, когда мы строили