– Ничего не скажешь, с главным врачом нам повезло. Надёжный человек.
…Когда в Мирном начиналась пурга, я шёл к Юлу.



Бывалые полярники

ГРИГОРИИ МЕЛЕНТЬЕВИЧ СИЛИН
Заместителю начальника экспедиции пятьдесят семь лет. В таком возрасте 
полярники обычно прощаются с высокими широтами; так подумывал и Григорий 
Мелентьевич. Но Гербович уговорил, а врачи разрешили, и Силин в третий раз 
пошёл в Антарктиду.
И все в выигрыше. Доволен начальник экспедиции: заполучил в замы одного из 
опытнейших полярных асов! Довольны подчинённые: работать вместе с Григорием 
Мелентьевичем – значит многому научиться. Доволен и сам Силин: всё-таки ещё 
разок прозимовал в милой его сердцу Антарктиде.
Полярники зачастую выглядят моложе своих лет: свежий, да ещё без микробов 
воздух, физический труд, хорошее питание, размеренная жизнь без повседневной 
нервотрёпки большого города – таковы компоненты «полярной косметики». Но 
опасности, подстерегающие полярника на каждом шагу, огромное напряжение в 
критические минуты, полярные ночи с их психологической встряской – все это не 
может пройти бесследно.
И на лице Григория Мелентьевича – все его пятьдесят семь. Он ещё крепок 
физически, плечи его не согнулись, но волосы поседели, а глаза попали в сеть 
морщин. Держится он ровно, говорит спокойно и уверенно, потому что в полярном 
деле знает все.
Тридцать пять лет назад Арктика встретила его, тогда ещё зелёного метеоролога, 
не очень приветливо. Корабль, на котором Силин шёл зимовать на остров Котельный,
 попал в ледовую переделку. Началось сжатие, льды полезли друг на друга, и 
стальные борта затрещали по швам. Люди вышли на палубу, заняли места повыше и, 
бессильные, смотрели, как у борта вырастают горы торосов. Помятый, со сломанным 
винтом, беспомощный корабль потащило в море Лаптевых. Там помогли лётчики, 
сняли потерпевших крушение и вывезли в бухту Кожевникова.
Потом зимовки в устье Хатанги, на мысе Нордвик, на Диксоне и, наконец, на Земле 
Франца-Иосифа, в бухте Тихой – той самой, где снимался первый и лучший 
советский кинофильм о полярниках «Семеро смелых». Там Григория Мелентьевича и 
его товарищей застала война.
Небольшая группа полярников на четыре долгих года оказалась оторванной от 
Большой земли. Не прекращая вести научные наблюдения, полярники днём и ночью 
готовились к обороне: перенесли в скалы запасы продовольствия и боеприпасы, 
оборудовали три пулемётных гнезда. К счастью, немцы не заинтересовались бухтой, 
иначе полярникам пришлось бы плохо: шансов отбить нападение десанта с военного 
корабля у них было немного.
Через два года кончились продукты: за это время один лишь небольшой бот, 
ускользнув от немецких подводных лодок, доставил немного продовольствия. Кто-то 
вспомнил, что на острове Рудольфа, том самом, где похоронен Георгий Седов, Иван 
Дмитриевич Папанин перед дрейфом на станции Северный полюс-1 устроил запасной 
склад. Добравшись до острова, полярники действительно обнаружили шоколад и 
сгущённое молоко, изрядно подпорченное, но в войну и не такое ели.
Главной пищей была медвежатина.
– 28 февраля, – вспоминал Силин, – на Землю Франца-Иосифа проник первый луч 
солнца, мы всем коллективом вышли полюбоваться им. Кончилась ещё одна полярная 
ночь, наступал долгожданный день. Я запомнил эту дату – 28 февраля 1944 года. 
Утром пошёл смотреть припай, как положено по программе метеоролога. В последнее 
время медведи нас не посещали, и я проявил беспечность – взял с собой не 
винтовку, а наган. Взял так, на всякий случай, не думал, что пригодится. Отошёл 
на три километра от посёлка – медведь! В жизни, кажется, никогда так себя не 
проклинал. Ситуация скверная: вместо того чтобы обеспечить пищей товарищей, как 
бы самому не накормить медведя. За мной широкая трещина, слева и справа торосы, 
отступать некуда. А медведь рычит и идёт на меня, огромный, злой. Выстрелил в 
него три раза – промахнулся. Бросил одну рукавицу, вторую, чтобы выиграть время,
 пока он будет их обнюхивать, – нет, не на такого напал! Тогда я быстро 
вскарабкался на торос, подождал, когда медведь начал подниматься, и дважды 
выстрелил в упор. Видимо, тяжело его ранил: он взревел, ушёл за торос и притих. 
Несколько минут я стоял и ждал, на раненого зверя нападать опасно. И хорошо 
сделал, потому что медведь с рёвом вышел из-за тороса и вновь полез на меня, 
оставляя за собой кровавый след. К счастью, мои выстрелы услышали в посёлке, и 
вскоре прибежали товарищи с собаками. Одну собаку медведь убил, но и сам, 
потерял много крови, ослабел и провалился в трещину. Мы больше всего жалели об 
этом, охота в последнее время была никудышная… Второй случай со мной произошёл 
трагикомический. Всю ночь свистела пурга, еле дверь открыл – так намело. Раннее 
утро, посветил фонариком – вокруг сплошные сугробы. Сделал два шага и 
почувствовал, что меня кто-то поднимает. Сначала подумал, что наступил на Битку,
 нашего здоровенного пса, который любил спать на снегу. Но уж очень он вырос за 
ночь, этот Битка! Я скатился с него, встал, включил фонарик – следы медведя! 
Закричал, выбежали ребята и в погоню. Видимо, берег того медведя его медвежий 
бог – ушёл… А что делал он у нашего крыльца, спал или подкарауливал растяпу, мы 
так и не узнали. К вечеру, впрочем, добыли одного медведя, но не уверен, что 
того, которого я оседлал.
– В сорок пятом за нами пришёл корабль, и мы возвратились на Большую землю.