и прищуренные, спокойные, холодноватые глаза очень уверенного в своих силах 
человека. Потом, когда я познакомился с Владимиром Чуковым основательнее, 
впечатление не изменилось: сильная личность, такие в ходе естественного отбора 
и становятся руководителями труднейших экспедиций.
Чуков доложил, что Подрядчиков дрейфует на льдинке, керосина и продуктов суток 
на двое, своими силами ему не пробиться и прочее. Как только бочки были 
выгружены и обговорен порядок связи с радистом Ушакова, мы вылетели на поиск.
* * *
Из записной книжки: «Жюль Ренар писал: „Легкая дрожь – предвестница прекрасной 
фразы“. Вспомнил, потому что ощущаю легкую непрерывную дрожь – спутницу острого 
приключения. Я, как и мои товарищи, очень волнуюсь и в то же время испытываю 
высокую душевную приподнятость от сознания того, что пусть пассивно, но 
участвую в таком благородном деле».
Я и сейчас волнуюсь, когда пишу и вспоминаю; мы галсами прочесывали 
пространства открытой воды и мелкобитого льда, глаза высмотрели, но никак не 
могли обнаружить палатку на льдине, ставшей последним ледовым приютом группы 
Подрядчикова. Искали два часа! Что только Освальд делал с вертолетом! Он то 
бросал его вниз, то крутил виражи, так что дух захватывало, взмывал вверх, 
крутился, как волчок, – квадратного метра океана, кажется, не оставил без 
внимания в районе местонахождения Подрядчикова. Тот держал связь с радистом 
Ушакова и докладывал, что видит нас, давал поправки к курсу; с Ушакова данные 
поступали к нам, а мы – не видели. Ну, загадка, наваждение какое-то – не видели,
 и точка. Виной тому, наверное, было ослепительное солнце – это в час, два часа 
ночи! Мы бросались от одного иллюминатора к другому, кому-то казалось, что 
вот-вот они, а Освальд, который из пилотской кабины все видел куда лучше, орал 
на нас, чтобы не наводили на ложную цель, и непрерывно, яростно резал 
вертолетом насквозь пронизанный солнечными лучами воздух. И мы тоже вошли в раж 
и кощунственно ругали тех, кто внизу, почему они не запускают ракеты, и тут же 
мысленно извинялись, потому что голову то и дело терзала нехорошая мысль: «А 
вдруг ракеты уже запускать некому?»
За два часа поисков нам стало предельно ясно, что а этом совершенно 
развороченном ледовом пространстве шансов уцелеть у ребят было мизерно мало. 
Тем более что между ними и островом Ушакова пролегла настоящая Волга, километра 
три-четыре в ширину и нескончаемая в длину.
Вдруг Освальд резко пошел на снижение. Мы с Чуковым бросились к пилотской 
кабине: «Нашли?» Но Лукин, стоявший у двери, мрачно покачал головой.
Освальд посадил вертолет на небольшую, резко очерченную трещинами льдину и 
поднялся из кресла, взмыленный, в мокром, хоть выжимай, от пота свитере под 
комбинезоном.
– Черт бы их побрал, ракеты, что ли, экономят?
Горючего осталось на пятнадцать минут, только-только долететь до Ушакова!
Удрученные, мы расселись кто на чем в грузовом салоне, разлили из термосов чай 
и стали держать совет.
Положение было хуже некуда: мы должны на остатках горючего возвращаться на 
остров, заправляться из оставленных там бочек и лететь на Средний – чтобы снова 
заправляться и брать запас горючего для дальнейших поисков. Это еще часов 
восемь – десять, учитывая необходимость хотя бы двух-трех часов сна для 
переутомленного, вторые сутки не спавшего экипажа.
Принять такое решение – значит поступить по правилам; ибо если мы, заправившись 
на Ушакова, продолжим поиски, вернуться на Средний горючего уже не хватит, мы 
намертво застрянем на Ушакова в ожидании, что кто-нибудь когда-нибудь нас 
выручит. А как же Лукину быть с важнейшей программой, которую за него не 
выполнит никто?
Вновь вышли на связь с Ушаковым. Оттуда подтвердили, что Подрядчиков запустил 
уже три ракеты и посадку нашу видел, это в нескольких километрах от него.
Дьявольское наваждение!
Женя Николаев отставил чай и полез наверх, на редуктор несущего винта – 
осматриваться. Мы все высыпали с борта на снег. Не выдержав, полез наверх и 
штурман Лукашин.
– Вроде похоже, – негромко сказал Николаев, всматриваясь. – Володя, смотри!

И тут мы отчетливо увидели, как в нескольких километрах взмыла в небо ракета. 
Причем совсем не из того района, где велись поиски
[12]
!

Они! Сомнений больше не было. Мы бросились в вертолет – и через две-три минуты 
повисли над окаймленной разводьями и ниласовыми полями льдиной размерам 
пятьдесят на семьдесят метров. Еще несколько секунд – и Освальд посадил 
вертолет в десятке метров от черной палатки.
С того дня прошло больше года, но не забыть мне ни наших шараханий от отчаяния 
к надежде, от надежды к отчаянию, ни льдины с черной палаткой, и всплеска 
эмоций при встрече, и трагического, отмороженного лица Подрядчикова не забыть, 
и всего другого.
Спасательная операция закончилась – и мое повествование тоже, потому что потом 
были сборы, прощание и полет домой.

Вот, пожалуй, и все о последних моих арктических странствиях. Последних? Кто 
знает. Лукин собирается создавать на льдине дрейфующую станцию, Валентина 
Кузнецова, Владимир Чуков строят планы новых высокоширотных экспедиций