СВИДАНИЕ С ВЕЧНОСТЬЮ

Несмотря на то, что Красное море, в котором сейчас переваливается с боку на бок 
«Канопус», встретило нас изнуряющей жарой, судовой врач Виктор Котельников 
может засвидетельствовать, что я нахожусь в здравом уме и отвечаю, 
следовательно, за свои слова. Я привлекаю в свидетели доктора потому, что 
признание, которое собираюсь сделать, может показаться вам несколько странным. 
Дело в том, что я теперь люблю акул. Более того, я испытываю к ним 
сентиментальное чувство нежности. Ибо только благодаря акулам мне удалось 
побывать в Каире и нанести визит пирамидам.
В плане по ассортименту, который «Канопус» имел в прошлом рейсе, акулы не 
значились, но, видимо, план доведен был до них с опозданием, и акулы, ничего не 
подозревая, лезли чуть ли не в каждый трал, чтобы по-дружески побеседовать с 
попавшей туда рыбой. Когда трал вытаскивали на корму, они спохватывались и 
начинали доказывать, что они здесь так, из чистого любопытства, рады, мол, 
познакомиться, примите уверения и давайте расстанемся друзьями. Но капитан 
Аркадий Николаевич Шестаков на ходу внес в план коррективы, и акулы попали в 
холодильную камеру.

Вообще говоря, акула – вкусная рыба, если уметь ее приготовить. Вспомните 
Хемингуэя и его Старика. Акулье мясо высоко ценится, и его охотно покупают. 
Возвращаясь в мае нынешнего года на Родину, «Канопус» большую часть акул 
оставил в Египте, а тонн двадцать привез домой: нужно ведь когда-нибудь 
распробовать этот деликатес. После короткого, но тяжелого объяснения с 
начальством Аркадий Николаевич вновь погрузил акул на судно и повез их обратно.
Благодаря именно этому обстоятельству «Канопус» сутки пробыл в Суэце. И вот мы, 
группа членов экипажа, сидим в кабинете мистера Мунира, начальника агентства, 
пьем кока-колу и ожидаем машину. На столе мистера Мунира три гипсовые обезьянки,
 застывшие в странных позах. «Ничего не слышу, ничего не вижу, ничего не 
говорю», – расшифровал мистер Мунир и тут же со вздохом добавил: – Если бы я 
следовал этому примеру, то не имел бы неприятностей». Мы подумали о том, что 
мудрую точку зрения мистера Мунира, безусловно, разделило бы немало обладателей 
служебных кабинетов, и вместе с Игорем, переводчиком советского торгпредства, 
уселись в любезно предоставленный нам «шевроле». Шофер Парис, смуглый молодой 
человек с кинематографическими усиками, дал газ, и машина, проскочив минут за 
двадцать Суэц, вырвалась на Каирскую автостраду.
В этот день я понял, что до сих пор у меня было удивительно наивное 
представление о жаре. Московская жара с ее максимальными тридцатью градусами и 
с киосками «Мороженое» на каждом шагу здесь, на автостраде, разрезающей 
Аравийскую пустыню, вызвала бы элементарный озноб с простудой и насморком. 
Несмотря на то, что машина мчалась со скоростью 90 километров в час, зной 
проник во все поры наших организмов, а когда Парис остановился у небольшого 
мотеля для заправки, мне показалось, что я начинаю плавиться. Было два часа дня 
и не меньше двухсот градусов в тени – я уверенно называю эту цифру и готов 
защищать ее до последнего вздоха. Даже привычные к жаре египтяне, служащие 
мотеля, старались держаться в тени – в Египте этому правилу следуют не только 
скромные люди. Дожди в этом районе бывают не чаще, чем снежные бури в Сухуми, и 
местное солнце жарит, потеряв стыд и совесть. Поэтому даже самые жароустойчивые 
египтяне относятся к нему с прохладцей. Это находит свое выражение в 
неожиданных для нашего уха изысканных сравнениях. Египтянин не скажет своей 
любимой: «Ты мое солнышко!» Упаси Бог! Любимая может подумать, что она 
доставляет своему избраннику сплошные неприятности. Поэтому у местных Ромео 
принято делать Джульеттам следующее заявление: «Ты моя лунушка!» И это 
заявление принимается благосклонно. Луна – это благородно, красиво и поэтично. 
Она напоминает о самом приятном прохладном времени суток. Об этом нам рассказал 
Парис, имя которого, между прочим, в переводе означает «красивый». Наш водитель 
– тезка гомеровского героя, из-за пылкости которого разгорелась Троянская война,
 и мы решили, что об этих лирических подробностях он рассказал с полным знанием 
дела.
Мы мчались по автостраде, раскланиваясь по дороге со старыми знакомыми – 
«Волгами», «Москвичами» и «МАЗами», которые здесь неплохо акклиматизировались. 
Вдоль автострады сооружается линия высоковольтных передач, и рядом с ажурными 
стальными вышками можно увидеть тракторы и бульдозеры, свидетельство о рождении 
которых написано на русском языке.
Аравийская пустыня, как и всякая пустыня, однообразна, скучна и неприглядна. И 
флора и фауна здесь несимпатичные: какие-то колючки и кустарники, змеи, шакалы 
да гиены, которых нам довелось увидеть, когда мы вечером возвращались обратно. 
Но кое-где пустыня начинает оживать: в нее приходит техника. Но ее еще мало, и 
она кажется случайной среди застывших в недобром молчании песков.
Полтора часа спустя мы въехали в пригород Каира. Жители Каира, как легко 
догадаться, убеждены, что их город красивейший на земле. Они, безусловно, правы,
 точно так же, как жители Парижа, Лондона, Ленинграда, Киева и всех остальных 
городов на свете, ибо нет такого человека, который не считал бы, что именно его 
город лучшее украшение земного шара. Но Каир действительно красив. Точнее – 
очень своеобразен. Наверное, нет такого второго города, в котором бы так 
причудливо переплетались седая древность и ультрамодерн. Рядом с 
многоквартирными стандартными корпусами и сотнями изящных особняков, каждый из