отставали. Василий Иванович доподлинно знал, что Галина плачет над 
«сопротивлением материалов», как раз над тем предметом, в котором он был 
признанным в тресте авторитетом.
Призыв управляющего помочь отстающим поддержали все. Галину, конечно, 
прикрепили к Василию Ивановичу, который, поломавшись для виду, согласился.
Интрига удалась, и два часа в неделю после работы Василий Иванович совершенно 
легально был наедине с Галиной. После занятий он провожал ее домой, что было 
легко объяснить, ибо жили они почти рядом. И всю дорогу блистал остроумием, 
рассказывал интересные истории, в которых как бы невольно раскрывались его 
весьма симпатичные качества.
Галина была в восторге. Ей впервые пришлось встретить такого занимательного 
собеседника… Она сравнивала Василия Ивановича со знакомыми молодыми людьми, и 
эти ребята с их псевдовеселостью и спортивными увлечениями меркли перед ним, 
как свечи перед прожектором. Она даже призналась себе, что немножко влюблена в 
этого блестящего пожилого человека, который, когда начинал говорить, казался 
привлекательнее и моложе ее сверстников.
…Раньше недели мирно текли одна за другой, в порядке живой очереди. Каждый день 
был похож на предыдущий, и лишь воскресенья были оазисами среди этого 
бесконечного разнообразия времени, аккуратно нарезанного на календарные дни. И 
праздники, конечно, несколько раз в году.
Теперь праздник был раз в неделю, в пятницу. Все остальные, длинные и серые, 
дни были прелюдией к пятнице, когда Василий Иванович давал очередной урок 
сопромата, остроумия и житейской мудрости.
Отношения с двойником понемногу налаживались. Правда, после пятницы двойник 
несколько дней подвергался нападкам, упрекам и даже иногда изгонялся. Но по 
мере приближения заветного вечера он вел себя все нахальнее, а в пятницу 
обращался с Василием Ивановичем, как с мальчишкой. В этот день он был хозяином 
положения.
– Ты серьезно продвинулся, – чревовещал он, – будь же решительнее, смелее!
И Василий Иванович сдался снова.
В году есть день, когда женщины особенно остро ощущают свою принадлежность к 
нежному полу, когда они приветливо смотрят на изнывающих в очередях мужчин и 
пожинают во всевозможных видах вполне заслуженные ими лавры.
Когда-то, много лет назад, Василий Иванович в этот день, 8 Марта, делал жене 
подарок, покупал билеты в театр и после спектакля ехал с ней в ресторан. Но это 
было давно, так давно, что даже сама Наталья Петровна забыла об этой традиции.
Теперь он решил эту традицию воскресить. Все должно было остаться по-прежнему. 
Кроме одной детали.
Под каким-то предлогом Василий Иванович вызвал Галину в кабинет, поздравил с 
праздником и протянул ей изящный футляр.
– Моей способной и очень милой ученице, – сказал он, широко улыбаясь.
В футляре лежала дорогая брошь.
– Я не могу принять этот подарок, – сказала Галина, покраснев, – он слишком 
дорогой. Зачем это, Василий Иванович?
– Это бирюза, – сказал Василий Иванович, – она такая же голубая, как ваши глаза.
 Видите, даже рифмуется. Кстати, Галя, помните, вы мечтали полюбоваться 
Улановой в «Ромео и Джульетте»?
– Помню, – прошептала Галина, видя, что Василий Иванович достает из кармана два 
билета.
– Вот ваш билет на сегодня. Я рад, что могу доставить вам это удовольствие. То 
есть удовольствие доставит Уланова, я, как вы понимаете, в партии Джульетты был 
бы значительно менее эффектен.
Галина смущенно улыбнулась.
– Благодарю вас, вы очень добры.
…Придя в театр, Василий Иванович первым делом зашел в буфет и выпил для 
храбрости бокал шампанского. Он ждал и боялся предстоящей встречи. Сегодня на 
его жизненном пути может появиться новый зигзаг. Ведь согласилась же она 
принять от него дорогой подарок! Итак, сегодня он выяснит ее отношение к себе. 
Сегодня… Василий Иванович выпил еще один бокал и направился в зал.
Найдя шестой ряд, он начал продвигаться вперед, боясь поднять глаза.
Грудь сжимало, ноги отяжелели, и он почувствовал себя очень старым и дряхлым. 
Еще один шаг – и взор его застыл на дорогой бирюзовой броши. Он смотрел на нее 
остановившимся взглядом, как смотрят на шарик, зажатый в руке гипнотизера.
Он сразу узнал эту брошь и узнал платье, к которому брошь была приколота.
Он наконец поднял глаза и встретился со смеющимся взглядом жены. Это, конечно, 
была она, сомневаться было чудовищно глупо. И все же это было невероятно.
– Ты уже промочил горло, Вася? – услышал он ее ласковый шепот. – Дождаться 
ресторана не мог? А я, признаться, не ожидала, что ты на старости лет вспомнишь 
про нашу прежнюю традицию! Глазам своим не поверила, когда эта милая девушка из 
треста принесла мне билет и брошь. Сказала, что ты занят и придешь прямо в 
театр. А за брошку спасибо, как раз к этому платью.
Василий Иванович сел на место и кивнул головой. С минуту он молчал, затем 
нагнулся к жене и сказал:
– А ты, Наташа, права, зарядку я брошу делать.
С моим сердцем – и такую зарядку!



СЕМКИНЫ МУСКУЛЫ