твами  их
капитанов, однако ведь капитану С.  так и  не  удалось,  несмотря на все его
попытки, придать новому судну -- железному клиперу -- те свойства, благодаря
которым сравнение с "Твидом" стало высшей  похвалой в  устах всех английских
моряков.  Было что-то трогательное  в безнадежных  усилиях  капитана, как  в
попытках старого художника  создавать такие же шедевры, как в молодости. Ибо
рекордные   рейсы  "Твида"   были  шедеврами   капитана   С.   Да,  его
попытки были трогательны,  но, пожалуй, и  немножко опасны. Во  всяком
случае я  рад, что благодаря тоске моего капитана по былым триумфам, а также
глухоте мистера  П.  мне  довелось  во время плавания пережить  незабываемые
моменты. Да и сам я под высокими мачтами этого клипера осмеливался на  такие
штуки, которых не проделывал ни до, ни после ни на одном другом судне.
     Как-то во время рейса заболел второй помощник капитана и меня назначили
вахтенным начальником,  единственным распорядителем на палубе.  Вот тогда-то
система бесчисленных рычагов,  управлявшая  высокими  мачтами,  стала  очень
близка моему  сердцу.  Разумеется, мне, молодому моряку, было лестно доверие
такого   командира,  как  капитан  С.,--  он,  по-видимому,  меня   даже  не
контролировал,  хотя, насколько помнится,  ни  тон,  ни обхождение,  ни даже
смысл  обращенных  ко  мне  замечаний  капитана,   как  их  ни  толкуй,   не
свидетельствовали  о  его  высокой оценке  моих способностей.  И должен  еще
сказать:  когда доходило дело до распоряжений на  ночь,  С. оказывался очень
неудобным  командиром. Если  я  должен  был  стоять  на вахте  с  восьми  до
двенадцати часов, он  около девяти уходил с палубы, сказав: "Парусов никаких
не убирать!"  Затем, уже спускаясь по лесенке вниз, добавлял отрывисто:  "Да
смотрите, чтоб ничего не снесло!" И могу похвастать,  что я ни разу не терял
ни одной мачты.
     Но  однажды  ночью  меня  застала врасплох  неожиданно резкая  перемена
ветра.
     На  корабле,  разумеется,  сразу  стало  очень  шумно:  беготня,  крики
матросов, щелканье парусов по ветру -- все это  могло разбудить мертвого. Но
капитан так  и не вышел на палубу. Когда  же час спустя меня сменил на вахте
старший помощник, капитан вызвал меня к себе. Я вошел  в его каюту. Он лежал
на кушетке, укрытый пледом, с подушкой под головой.
     -- Что у вас там стряслось наверху? -- спросил он.
     -- Шквал налетел с подветренной, сэр,-- доложил я.
     -- А вы разве не заметили, что ветер меняется?
     -- Да, сэр, я так и думал, что надо очень скоро ждать перемены.
     -- Почему же в таком случае вы сразу  не переменили курс? -- спросил он
ледяным тоном, от которого кровь стыла в жилах.
     Но вопрос этот был мне на руку, и я не преминул ответить на него.

     -- Видите  ли, сэр,-- сказал я тоном извинения,-- судно так хорошо шло,
делало одиннадцать узлов в час, и я рассчитывал, что оно сможет идти так еще
добрых полчаса.
     Он посмотрел на меня мрачно, исподлобья и несколько минут  лежал молча,
откинув голову на белую подушку.
     -- Гм... еще с полчаса... Вот так и теряют все мачты!

     И это было все,  в этом состоял весь полученный мной нагоняй. Я постоял
еще минуту и вышел из каюты, осторожно прикрыв за собой дверь.

     Да, я провел много лет в  море, я  любил его и расстался с  ним, так ни
разу и не увидев, как сносит за борт всю сложную систему снастей  и парусов,
эти  "тростники  зыблемые  и  паутину  на   ветру!".  Это,  конечно,  чистая
случайность, мне повезло. А вот бедняга П. -- тот, я уверен, не отделался бы
так  дешево, если ли  бы бог ветров не отозвал его  раньше времени  из этого
мира  который на три  четверти  состоит из океанов  и поэтому пред- ставляет
подходящее место  для моряков. Через несколько  лет  после того как я ушел с
клипера, я встретил в одном порту Индии человека, который плавал на кораблях
той же компания. Мы стали перебирать имена прежних товарищей и, естественно,
я осведомился о  П.: как он, вышел уже в  капитаны? Мой  собеседник  ответил
небрежно:
     -- Нет, но он уже нашел себе место: его  море смыло с кормы... во время
шторма на пути из Новой Зеландии к Горну.
     Так  ушел П. от  высоких  мачт, которые он столько раз в  бурную погоду
заставлял  из последних сил  бороться с  ветром. Он  показал мне, что значит
вести корабль наперекор стихиям. Не такой это был человек, от которого можно
научиться благоразумию и осторожности. Во всем была виновата его глухота. Но
я  вспоминаю,  какой  у него был веселый характер, как  упивался  он  юмором
"Панча", вспоминаю его невинные причуды, например страсть выпрашивать у всех
взаймы зеркала. В каждой каюте  было свое зеркало, привинченное к переборке,
и мы никогда не могли понять, на что ему нужны еще другие зеркала. Просил он
зеркало всегда конфиденциальным тоном. Почему? Неизвестно. Мы строили разные
догадки. Но теперь никто уже так и не узнает истины. Что ж, то была невинная
прихоть. Да упокоит его душу так  внезапно унесший его бог бурь где-нибудь в
раю  для  настоящих  моряков,  где, как бы  вы  быстро ни мчали ваше  судно,
никогда вы не потеряете мачт!


     ГРУЗ


     XIII


     Было время, когда старший помощник шкипера, с записной книжкой в  руках
и карандашом за ухом, следил одним глазом за такелажниками наверху, а другим
-- поглядывал вниз, в трюм, на  грузчиков.  Он проверял, как размещена кладь
на  судне, зная, что еще до выхода  в море он  этим  самым обеспечив