ему
полезные указания относительно положения дел в Патюзане. Он не раз  уверял
меня, что ее советы всегда  ему  помогали.  Как  бы  то  ни  было,  но  он
приступил к детальному разъяснению своего плана, как  вдруг  она  стиснула
ему руку и  скрылась.  Откуда-то  появился  Корнелиус  и,  заметив  Джима,
пошатнулся,  словно  в  него  выстрелили,  а  потом  неподвижно  застыл  в
полумраке. Наконец он осторожно шагнул вперед, как недоверчивый кот.
   - Тут проходили рыбаки  с  рыбой,  -  сказал  он  дрожащим  голосом.  -
Продавали, знаете ли, рыбу...
   Было, должно быть, два  часа  ночи  -  самое  подходящее  время,  чтобы
торговать рыбой!
   Джим, однако, пропустил это замечание мимо ушей  и  ни  на  секунду  не
задумался. Другие мысли его занимали, а кроме того, он ничего не  видел  и
не слышал. Он удовольствовался тем, что рассеянно  сказал:  "О!"  -  выпил
воды из стоявшего там кувшина и покинул Корнелиуса,  который  был  охвачен
необъяснимым волнением: парень обеими руками обхватил подточенные  червями
перила веранды, словно ноги у него подкашивались. Джим снова вошел в  дом,
лег на свою циновку и стал думать.  Вскоре  он  услышал  крадущиеся  шаги.
Потом все стихло. Чей-то дрожащий голос шепотом спросил через стену.
   - Вы спите?
   - Нет! Что такое?  -  бодро  отозвался  он;  слышно  было,  как  кто-то
отскочил, словно в испуге, и снова стало тихо. Джим,  очень  раздраженный,
стремительно выскочил из комнаты, а Корнелиус,  слабо  взвизгнув,  побежал
вдоль веранды и у ступеней уцепился за сломанные перила.  Сбитый  с  толку
Джим издали его окликнул, чтобы узнать, что ему, черт подери, нужно.
   - Вы поразмыслили о том, что я вам  говорил?  -  спросил  Корнелиус,  с
трудом выговаривая слова, как человек, охваченный лихорадочным ознобом.
   - Нет! - гневно крикнул Джим.  -  Я  об  этом  не  думал  и  думать  не
собираюсь. Я буду жить здесь, в Патюзане.
   - В-вы з-з-здесь у-м-м-м-рете, - ответил Корнелиус,  все  еще  дрожа  и
каким-то угасающим голосом.
   Вся эта сцена была до того нелепа и возмутительна, что Джим не  знал  -
смеяться ему или злиться.
   - Не раньше, чем вас похоронят,  можете  быть  уверены!  -  крикнул  он
раздраженно,  но  готовый  вот-вот  расхохотаться.   Возбужденный   своими
мыслями, он продолжал кричать: - Ничто не может меня  коснуться.  Делайте,
что хотите.
   Почему-то  темная  фигура  Корнелиуса  там,   вдали,   показалась   ему
ненавистным воплощением всех затруднений и неприятностей, встретившихся на
его пути. Он перестал  сдерживаться  -  нервы  его  уже  много  дней  были
натянуты - и  осыпал  Корнелиуса  ласкательными  именами:  негодяй,  лжец,
жалкий мошенник, -  словом,  держал  себя  необычно.  Джим  признает,  что
преступил все границы, был вне себя, бросал вызов всему Патюзану  -  пусть
попробуют его запугать. Он заявил, что все они еще попляшут под его дудку,
и продолжал в таком же тоне, с угрозами и  похвальбой.  В  высшей  степени
напыщенно и смешно, сказал он. Уши его покраснели при одном  воспоминании.
Он словно с цепи сорвался... Девушка, сидевшая с нами, быстро кивнула  мне
головой, чуточку нахмурилась и с детской серьезностью сказала:
   - Я его слышала.
   Он засмеялся и покраснел. Остановило его, наконец,  молчание,  глубокое
страшное молчание неясной фигуры там, вдали, которая  скорчившись  повисла
на перилах и застыла  в  жуткой  неподвижности.  Джим  опомнился  и  вдруг
замолчал, дивясь самому себе. С минуту он  прислушивался.  Ни  шороха,  ни
звука.
   - Словно парень умер, пока я так орал, - сказал он.
   Сильно пристыженный, он, не говоря ни слова, поспешил  войти  в  дом  и
снова бросился на циновку. Эта вспышка,  кажется,  пошла  ему  на  пользу:
остаток ночи он спал, как младенец. Много недель он так крепко не спал.
   - Но я  не  спала,  -  вставила  девушка,  подперев  рукой  щеку.  -  Я
сторожила.
   Ее большие глаза вспыхнули, потом она впилась в мое лицо.



31

   Можете себе представить, с каким интересом я  слушал.  Все  эти  детали
имели отношение к тому, что произошло через двадцать  четыре  часа.  Утром
Корнелиус не заикался о событиях прошедшей ночи.
   - Вероятно, вы вернетесь в мое убогое жилище, - угрюмо пробормотал  он,
появляясь в тот самый момент, когда Джим садился в каноэ,  чтобы  ехать  в
кампонг Дорамина.
   Не глядя на него, Джим кивнул головой.
   - Вас это, несомненно, забавляет, - кислым тоном проворчал тот.
   Джим провел день у старого накходы, проповедуя о необходимости  перейти
к действию старшинам общины буги, которых  призвали  на  совещание.  Он  с
удовольствием вспоминал, как красноречиво и убедительно говорил.
   - В тот же день мне, конечно, удалось вдохнуть в них мужество, - сказал
он.
   Во время  последнего  своего  набега  шериф  Али  опустошил  предместья
поселка, и несколько женщин,  живших  в  самом  поселке,  были  уведены  в
крепость. Накануне видели на базарной площади разведчиков шерифа Али;  они
высокомерно разгуливали в  своих  белых  плащах  и  похвалялись  дружеским
расположением раджи к их господину. Один из них стоял  в  тени  дерева  и,
опираясь на длинный ствол ружья, призывал  народ  к  молитве  и  покаянию,
советуя убить всех чуже