то лодки раджи  будут  отозваны,  ибо  нужны  люди,  чтобы
защищать  палисад  его  господина.  Даин  Уорис  в  присутствии  отца   не
высказывал  своего  мнения,  хотя  девушка  от  имени  Джима  умоляла  его
говорить. Она предлагала  ему  людей  Джима,  -  так  сильно  хотелось  ей
немедленно прогнать пришельцев. Бросив  взгляд  на  Дорамина,  сын  только
покачал головой.
   Наконец совещание закончилось. Было  решено  поместить  в  ближайшем  к
речонке доме  вооруженных  людей,  чтобы  иметь  возможность  обстреливать
баркас неприятеля. Баркас не уводить открыто; грабители на холме попробуют
им воспользоваться, и тогда  удастся  большинство  их  пристрелить.  Чтобы
отрезать отступление тем,  кому  посчастливится  бежать,  и  доступ  новым
пришельцам, Дорамин приказал Даину Уорису взять  вооруженный  отряд  буги,
спуститься вниз по реке и на расстоянии десяти миль от Патюзана  раскинуть
лагерь на берегу и преградить реку при помощи каноэ.
   Я ни на секунду не допускаю мысли, что Дорамин  боялся  прибытия  новых
сил.  Я  считаю,  что  он  руководствовался  исключительно   желанием   не
подвергать сына опасности. Чтобы не допустить вторжения  в  город,  решено
было на рассвете приняться за постройку укрепления в конце улицы на  левом
берегу. Старый накхода объявил о своем намерении распоряжаться там  лично.
Под наблюдением девушки немедленно приступили к  раздаче  пороха,  пуль  и
пистонов. Несколько человек были  посланы  в  разные  стороны  за  Джимом,
точное местопребывание которого было неизвестно. Они отправились в путь на
рассвете, но еще раньше Кассим ухитрился начать  переговоры  с  осажденным
Брауном.
   Этот  искусный  дипломат  и  поверенный  раджи,  покинув  форт,   чтобы
вернуться к своему господину, взял к  себе  в  лодку  Корнелиуса,  который
молча шнырял в толпе, запрудившей двор. У  Кассима  был  свой  собственный
план, и Корнелиус был ему нужен как переводчик. И вот,  под  утро,  Браун,
размышлявший об отчаянном своем положении, услышал голос, доносившийся  из
болотистого, поросшего кустарником оврага, - голос дружелюбный,  дрожащий,
напряженный, просивший, по-английски, позволения взобраться на холм, чтобы
передать очень важное поручение, при условии, если ему будет гарантирована
полная безопасность.
   Браун был вне себя от радости: если с ним разговаривают, значит, он  не
загнанный зверь. Этот дружеский голос сразу рассеял страшное напряжение  и
настороженность, когда он, словно слепой, не знал, - с какой стороны ждать
смертельного удара. Он сделал вид, будто не  желает  никаких  переговоров.
Голос объявил, что с Брауном говорит "белый человек.  Бедный  разорившийся
старик, который живет здесь много лет". Туман, сырой и  холодный,  стлался
по склонам холма. После недолгих переговоров Браун крикнул:
   - Ну, лезьте сюда, но помните - один!
   В действительности же, как сказал он  мне,  корчась  от  бешенства  при
воспоминании о своем бессилии,  -  это  никакого  значения  не  имело.  На
расстоянии нескольких шагов они ничего  не  могли  разглядеть,  и  никакое
предательство  не  могло  ухудшить  их   положение.   Мало-помалу   начала
вырисовываться фигура Корнелиуса; он был в своем  будничном  костюме  -  в
рваной грязной рубахе и штанах, босой, в  пробковом  шлеме  с  поломанными
полями. Поднимаясь к укрепленной позиции, он нерешительно останавливался и
прислушивался.
   - Идите! Вы в безопасности, - крикнул Браун, а люди его таращили глаза.
Все  их  надежды  внезапно  сосредоточились  на  этом  потрепанном  жалком
человеке, который, в  глубоком  молчании,  неуклюже  перелез  через  ствол
поваленного  дерева  и,  дрожа,   с   кислой   недоверчивой   физиономией,
разглядывал  кучку  бородатых,   встревоженных,   измученных   бессонницей
головорезов.
   Получасовая конфиденциальная беседа с Корнелиусом раскрыла Брауну глаза
на положение дел  в  Патюзане.  Он  тотчас  же  насторожился.  Открывались
перспективы - великие перспективы; но  раньше  чем  обсуждать  предложения
Корнелиуса, он потребовал, чтобы на холм были доставлены, в виде гарантии,
съестные припасы. Корнелиус  удалился,  медленно  спустившись  по  склону,
обращенному ко дворцу раджи, а немного погодя несколько слуг Тунку Алланга
явились со скудными порциями риса, красного стручкового  перца  и  сушеной
рыбы. Это было несравненно лучше, чем ничего. Позднее вернулся Корнелиус в
сопровождении Кассима, обутого в  сандалии  и  до  лодыжек  закутанного  в
темно-синее одеяние. Вид  у  Кассима  был  добродушный  и  доверчивый.  Он
осторожно пожал Брауну руку, и  все  трое  уселись  в  сторонке  и  начали
переговоры. Люди Брауна, ободрившись, похлопывали друг друга по  спине  и,
многозначительно поглядывая на своего капитана, занялись приготовлениями к
стряпне.
   Кассим очень не любил Дорамина и его буги, но еще сильнее ненавидел  он
новый порядок  вещей.  Ему  пришло  в  голову,  что  эти  белые  вместе  с
приверженцами раджи могут атаковать и разбить буги до  возвращения  Джима.
Тогда, - рассуждал он,  -  все  жители  поселка  отступятся  от  Джима,  и
господству белого человека, защищавшего бедный народ, придет конец.  Затем
можно будет разделаться с новыми союзниками. Друзья им не нужны. Кассим  в
совершенстве умел разбираться в людях, навидался белых людей на своем веку
и понимал, что эти пришельцы были изгнанниками, не имеющими родины.
   Браун сохранял вид суровый и  непроницаемый.  Когда  он  услышал  голос
Корнелиуса, просившего разрешения приблизиться, у  него  появилась  только
надежда на возможность удрат