а крохотных  черных
человечка, изо всех сил ударявших веслами по бледной  воде;  и  каноэ  как
будто скользило с трудом по поверхности зеркала.
   Эта кучка жалких шалашей была  рыбачьей  деревушкой,  находившейся  под
особым покровительством белого Лорда, а в  каноэ  сидели  старшина  и  его
зять. Они высадились и зашагали навстречу  нам  по  белому  песку,  худые,
темно-коричневые,  словно  прокопченные  в  дыму,  с  серыми  пятнами   на
обнаженных  плечах  и  груди.  Головы  их  были  обернуты  в  грязные,  но
старательно сложенные платки.
   Старик тотчас же стал многословно  излагать  жалобу,  размахивая  тощей
рукой и доверчиво поднимая на Джима свои старые подслеповатые глаза. Народ
раджи не оставляет их в покое; вышли недоразумения из-за  черепашьих  яиц,
которые жители здешней деревушки собирали на островках -  и,  опираясь  на
весло, он указал коричневой костлявой  рукой  на  море.  Джим  слушал,  не
поднимая глаз, и, наконец, мягко приказал ему подождать. Он выслушает  его
немного позже. Они послушно  отошли  в  сторону  и  присели  на  корточки,
положив перед собой на  песок  весла;  терпеливо  следили  они  за  нашими
движениями. Широко раскинулось необъятное море;  тихий  берег  тянулся  на
север и на юг, за пределы моего кругозора, и мы четверо казались карликами
на полоске блестящего песка.
   - Беда в том, - угрюмо заметил Джим, - что в течение  многих  поколений
рыбаки этой деревушки считались как бы рабами раджи... Старый  плут  никак
не может понять, что...
   Он приостановился.
   - Что вы все это изменили, - подсказал я.
   - Да. Я все это изменил, - пробормотал он мрачно.
   - Вы использовали представившийся вам благоприятный случай, - продолжал
я.
   - Использовал? - отозвался он. - Пожалуй. Думаю, что так. Да.  Я  снова
обрел уверенность в себе... доброе имя... и все же иногда  мне  хочется...
Нет! Я буду держаться за то, что у меня есть. На большее надеяться нечего.
   Он махнул рукой в сторону моря.
   - Не там, во всяком случае.
   Он топнул ногой по песку.
   - Вот моя граница, ибо на меньшее я не согласен.
   Мы продолжали шагать по берегу.
   - Да, я  все  это  изменил,  -  сказал  он,  искоса  взглянув  на  двух
терпеливых рыбаков. - Но вы только попробуйте  себе  представить,  что  бы
случилось, если бы я ушел. Можете вы понять! Сущий ад! Нет! Завтра я пойду
к этому старому дураку Тунку Аллангу и рискну отведать его  кофе.  Подниму
шум из-за этих  проклятых  черепашьих  яиц.  Нет,  я  не  могу  сказать  -
довольно. Я должен идти - идти, преследуя свою цель, чувствуя,  что  ничто
не может меня коснуться. Я должен цепляться  за  их  веру  в  меня,  чтобы
чувствовать себя в безопасности и... и...
   Он нащупывал нужное слово, - казалось, искал его на глади моря.
   - ...и сохранить связь с теми...
   Он вдруг понизил голос до шепота.
   - ...с теми, кого я, быть может,  никогда  больше  не  увижу.  С  вами,
например.
   Я был глубоко пристыжен его словами.
   - Умоляю вас, - сказал я, - не возводите  меня  на  пьедестал,  дорогой
мой; подумайте-ка о себе.
   Я чувствовал благодарность, любовь к этому изгнаннику, который  выделил
меня, сохранил мне место в рядах толпы. В конце  концов  мало  чем  я  мог
похвалиться. Я отвернул от него разгоревшееся лицо;  под  низким  солнцем,
потемневшим и малиновым,  пылающим,  как  уголь,  выхваченный  из  костра,
раскинулось необъятное море,  замершее  в  ожидании,  когда  его  коснется
огненный шар. Дважды он пытался заговорить, но  умолкал;  наконец,  словно
найдя формулу, спокойно сказал:
   - Я останусь верным. Останусь верным, - повторил он, не глядя на  меня.
Глаза его блуждали по глади моря, которое из синего стало мрачно пурпурным
в огнях заката. Да, он был романтик, романтик... Я вспомнил слова Штейна:
   "...погрузиться в разрушительную стихию... Следовать за  своей  мечтой,
идти за ней... и так всегда - usque ad finem..." [до самого конца (лат.)]
   Он был романтик, и он заслуживал  доверия.  Кто  знает,  какие  образы,
видения, лица, какое прощение мерещилось ему в зареве заката!..  Маленькая
шлюпка, отчалив от шхуны, медленно приближалась к песчаному берегу,  чтобы
забрать меня; мерно опускались и поднимались весла.
   - А потом есть Джюэл, - сказал он, нарушая великое молчание земли, неба
и моря, которое так глубоко завладело даже мыслями моими,  что  его  голос
заставил меня вздрогнуть. - Есть Джюэл.
   - Да, - прошептал я.
   - Мне не нужно вам говорить, что она для меня, -  продолжал  он.  -  Вы
видели. Со временем она поймет...
   - Надеюсь, - перебил я.
   - Она тоже мне доверяет, - проговорил он,  а  затем  уже  другим  тоном
сказал: - Интересно, когда мы теперь увидимся.
   - Никогда, если вы отсюда не уедете, - ответил я, избегая его  взгляда.
Он как будто не удивился; секунду он стоял неподвижно.
   - Значит, прощайте, - сказал он, помолчав. - Быть может, так лучше.
   Мы пожали друг другу руку, и я  направился  к  шлюпке,  которая  ждала,
уткнувшись носом в берег. Шхуна, с гротом  и  кливером,  поставленными