«Нет!»
Побледневшая Тинатин взволнованно 
проронила:
— Может быть, в парчовом мешке молодого хана и для меня есть 
послание?
— Аллаху угодно было расположить сердце картлийского царя к моему Джафару, но 
Караджугай раньше покажет 
послание…
— Бисмиллах! Кто смеет думать иначе? 
Только…
— Да успокоится твое сердце, прекрасная Лелу, Караджугай не омрачит шах-ин-шаху 
праздник. Лишь завтра узнает повелитель о приезде Джафара.

Многолетняя привычка глубоко прятать свои мысли и чувства помогла Тинатин 
скрыть охватившие ее печаль и беспокойство. Как примет шах новый отказ 
Луарсаба? Она с благодарностью поцеловала добрую ханум, предупредившую ее. Надо 
обдумать неизбежную беседу с шахом Аббасом, отвести гнев и немилость от 
Луарсаба. О, как тяжела участь гаремной жены, хотя и 
любимой!
Вторая неприятность произошла неожиданно. Прислужницы ввели маленького Сэма для 
принятия от ханш поздравлений и ручных подарков.

Принцесса, сестра шаха, некогда привезшая в Исфахан царевну Тинатин, протянула 
Сэму серебряную клетку с голубой птичкой. Мальчик некоторое время 
сосредоточенно следил, как прыгала она по жердочкам, потом вытащил птичку из 
клетки и, с остервением оторвав ей головку, бросил ее в подол ошеломленной 
принцессы.

Тинатин нахмурилась. Вспомнился испуг придворных в час рождения Сэма. Его 
сжатые ручонки были полны густой крови. Когда донесли об этом шаху Аббасу, он 
сказал: «Да будет известно – этот пехлеван щедро омоет свои руки в крови». 
Тинатин вновь содрогнулась. А Сэм продолжал с презрением швырять в лицо ханшам 
изящные преподношения.

Наступило неловкое молчание. «Бисмиллах! Хорошо, что не он наследник трона 
Сефевидов», – с ужасом подумала каждая из ханш.

Тинатин приказала увести Сэма. Он упрямился, кричал, грозил всем оторвать 
голову, вот только немного вырастет. Сбросил с бронзовой подставки китайскую 
вазу… Черкешенка робко взглянула на Тинатин и поспешно унесла сына.

Празднество стало для Тинатин мукой. О, много дала бы она за возможность 
остаться одной. Но даже прозорливая жена Караджугай-хана не заметила ее тревоги.

Когда на следующий день шах Аббас пришел, по обыкновению, обедать к Тинатин, 
глаза его извергали пламя гнева. Он хотел обрушиться на нее за настойчивую 
просьбу отправить к Луарсабу молодого хана. Но вдруг смягчился – она так 
пленительно приколола к его груди ярко-красную розу – знак молодой любви… А 
еда? Только Лелу-Тинатин могла угадать, что сегодня пожелает съесть шах-ин-шах. 
А напитки? Раньше, чем налить ему в золотую чашу, она пробовала их сама. 
Бисмиллах! Нигде не сказано, что умный отвечает за 
глупца!
И «лев Ирана», повеселев, принялся за вкусные яства, наслаждаясь остроумием 
любимой жены, рассказывающей о вчерашнем пире… Облизывая пальцы, он уже сам 
придумывал, как бы смягчить неприятную весть.

Все это не укрылось от зоркой Тинатин. «Пора», – подумала она и притворно 
сдвинула насурмленные брови. Вчера старшая жена Эреб-хана поделилась с ней 
новостями, слышанными от купца Вардана, бежавшего из Тбилиси. Своевольный 
Саакадзе всех князей превратил в рабов, издает торговые законы, полезные для 
Турции, но вредные для Ирана.

— О мой повелитель! О свет моих очей! Не я ли многие годы молила тебя не 
доверять страшному 
шайтану?
Шах смущенно погладил тонкие пальцы Тинатин.

— Видит аллах, раскаиваюсь я, не внимал советам твоим и верного Караджугая. 
Только вас не обманул проклятый шакал! Но призыв мой к мести услышан пророком. 
Обезглавлен его выродок, и он сам падет под пытками, каких не изведал ни один 
человек со дня сотворения неба.

— Мой могущественный повелитель, схватить его могут только князья Гурджистана 
по повелению преданного тебе царя. А что может сделать смешной Симон? Его 
бессилие порочит звание венценосца.

— Моя Лелу, не я ли искренне хочу вернуть царство Луарсабу? Не я ли 
благосклонно разрешил Караджугай-хану отправить Джафара в Гулаби? Но упрямец и 
на этот раз дерзко отверг мою доброту. Безумец! Мое терпение может 
иссякнут